Мадонна. В постели с богиней - Рэнди Тараборелли Страница 14

В начале 1979 года Мадонна, которой в этом году должно было исполниться двадцать один, поняла, что для того, чтобы быть принятой в солидную гастролирующую труппу, ей потребуется не меньше пяти лет. Она поняла, что решение очевидно: ей нужно измениться, расширить горизонты, может быть, даже изменить свои планы выживания в таком городе, как Нью-Йорк.

В свойственном ей духе Мадонна не стала тратить даром времени, вырабатывая новую стратегию. Ей нужно было каким-то образом проявить свое невероятное обаяние. Ей нужны были публика и место для выступления. Чтобы заработать деньги, Мадонна начала позировать обнаженной в школе искусств. Она слышала, что там можно заработать без особого труда. Позже она вспоминала: «Я была разбита. Я была в полном отчаянии. Тогда я была готова взяться за любую работу. И я подумала, что это может оказаться забавным. А вдруг из меня получится модель. Кто знает?»

Энтони Панзера, один из художников, для которого она позировала, вспоминает, что сначала Мадонна его разочаровала. Когда она появилась в его студии на Двадцать Девятой улице, он сразу же сказал ей, что ожидал увидеть кого-нибудь с менее мальчишеской фигурой.

Не обратив внимания на негостеприимство хозяина, Мадонна расстегнула блузку и продемонстрировала свои груди. «Разве у мальчиков есть такие?» — спросила она. А затем мгновенно расстегнула джинсы. Оставшись полностью обнаженной, она сказал: — А теперь покажите мне, где я должна позировать».

«Как тебя зовут?» — спросил пораженный художник.

«Мадонна».

«А дальше?»

«Неужели я похожа на ту, которой нужно что-то еще?» — удивилась Мадонна, стоя перед ним совершенно обнаженной. Она обхватила груди руками и подняла их, направив соски к Энтони.

«В ее ответе не было смысла, — вспоминает художник, — но в некотором роде он был совершенно исчерпывающим.

Больше всего мне запомнилось, что ей постоянно было негде жить. У нее не было места, которое она могла бы назвать своим домом. Если вам нужно было ее найти, то приходилось звонить по всем оставленным ею номерам. «Утром, — говорила она, — ты сможешь найти меня там-то». И царапала на клочке бумаги какой-то номер. «А вечером я буду вот там». И на другом клочке появлялся новый номер. «Но порой я бываю и вот здесь, а иногда отправляюсь туда». И у меня оказывалось еще два клочка с нацарапанными телефонными номерами. Найти ее было делом совершенно безнадежным. Она была бродягой. Но уж если вы ее находили, из нее получалась отличная натурщица, очень понятливая, всегда готовая принять любую позу».

Чтобы заработать деньги, Мадонна решила позировать обнаженной и для фотографов, дававших объявления в газетах и журналах, которые она просматривала в поисках работы. Мартин Шрайбер, преподававший в Новой школе в Гринвич Виллидж, 12 февраля 1979 года заплатил ей тридцать долларов за полтора часа позирования в обнаженном виде. Получив деньги, она подписала документы именем Мадонна Луиза. «Больше всего мне запомнилось, что во время сеанса она была какой-то отсутствующей, — вспоминает Шрайбер. — Некоторые модели приходят, раздеваются и приступают к работе. Я почувствовал, что она делает это только ради денег, что она не хочет думать об этом и не станет заниматься этим делом долго. Когда она ушла, я подумал, что она никогда даже и не вспомнит об этих фотографиях».

Тем временем стиль, обаяние и ум Мадонны подобно магниту продолжали привлекать к ней людей. На одной из вечеринок во время танцев она познакомилась с художником Норрисом Берроузом. «Это произошло зимой 1979 года, — вспоминает Берроуз. — Я помню, что на ней были леопардовые брюки. Вокруг нее было много народу, но ее танец всегда приковывал к себе всеобщее внимание, хотя в доме было полно других танцоров. Этот танец походил на какой-то древний ритуал. Она танцевала, словно в кругу огня. Во время той вечеринки мы с друзьями пели и веселились и Мадонна веселилась вместе с нами, постоянно находясь в центре внимания. Она выглядела удивительно. Буйная копна волос и бьющая через край сексуальная энергия, ищущая выхода. Она была готова на все, лишь бы произвести впечатление. И в отношении меня ей это удалось. Я подошел к ней.

«Отвали, — сказала Мадонна. — Ты напоминаешь мне парня с Пятой авеню, который пытался продать мне свою расческу». Отбрив незадачливого поклонника, Мадонна направилась к выходу. На полпути она обернулась и спросила: «А ты не хочешь пригласить меня пообедать?»

«Хочу».

«Отлично. Но выбери итальянский ресторан, иначе сделка отменяется».

Они не виделись несколько недель. Затем Берроуз позвонил Мадонне. «Тащи сюда свое роскошное тело», — сказала ему Мадонна.

«Ну разве я мог устоять? — вспоминает Берроуз. — И с этого момента начался наш роман».

Хотя высокий, стройный блондин Берроуз не соответствовал тому типу мужчин, которые привлекали Мадонну — она всегда предпочитала мускулистых брюнетов, — эти отношения, казалось, доставляют ей удовольствие. Берроуз вспоминает, что Мадонна была очень сексуальна. «В ней была какая-то животная сексуальность. Она не была ни кокетливой, ни скромной. Все было каким-то первобытным и очень веселым. Мы часто танцевали под песню Глории Гейнор «Я переживу» («I Will Survive»). В то время это была ее любимая мелодия. Она была невероятно поглощена собой. Все ее мысли были заняты только ее собственными проблемами, потребностями и желаниями… Но меня это не раздражало. Мне нравилось даже просто наблюдать за ней и быть рядом с нею.

За обедом Мадонна заказала на десерт мороженое с бананами и шоколадной подливкой. А потом еще полила его кленовым сиропом. Меня затошнило от одного только вида, а она буквально вылизала креманку. Ее обмен веществ был совершенно уникальным: у нее не было ни капли жира.

Казалось, Мадонна совершенно не заботилась о своей внешности, но сейчас я понимаю, что это была своеобразная игра. Она хотела, чтобы люди думали, что она ничего с собой не делает. Как-то раз я подарил ей пару джинсов тридцать четвертого размера. Конечно, они были ей велики. Но она не могла дождаться, когда можно будет в них выйти. Она носила дырявые рубашки и футболки. Ей нравилось засовывать пальцы в прорехи, выставляя их на всеобщее обозрение. Она всегда выглядела клево. Она всегда была клевой».

Берроуз рассказывал, что во время романа с Мадонной его не оставляло ощущение временности всего происходящего. «Я знал, что наши отношения не продлятся долго, — говорил он. — Она никогда не говорила мне об этом, но я чувствовал, что она скоро найдет свое место… а для меня места не окажется. Я знал, что она не останется со мной надолго».

Как-то раз после занятий любовью Берроуз повернулся к Мадонне и сказал: «В будущем году мы вспомним этот день и оценим его по достоинству, правда?»

«Хммм, — пробормотала Мадонна с уклончивой улыбкой. — Интересная мысль».