Волк с Уолл-стрит 2. Охота на Волка - Джордан Белфорт Страница 14

Я был потрясен. И я был в отчаянии. Больше всего меня вывело из себя, что она назвала меня маленьким – более того, маленьким козлом. Герцогиня прекрасно знала, как болезненно я отношусь к своему не очень высокому росту!

Но я не хотел злиться. Вместо этого я схватил ее за щеки и пригвоздил к себе поцелуем, прижимая свои губы к ее губам и отчаянно пытаясь сохранить какой-то ритм. Но это было очень трудно. Она мотала своей светлой головой, словно ребенок, который уворачивается от ложки с яблочным муссом, и при этом крутила бедрами, совершая нарочито активные круговые движения.

Ярость захлестнула меня, и я закричал:

– Потише, Надин, что с тобой случилось?

Тут же последовал ее ядовитый ответ:

– Пошел ты! Я тебя ненавижу – я тебя, блин, ненавижу! – она схватила меня за голову и язвительно сказала: – Джордан, посмотри мне в глаза. Посмотри немедленно мне в глаза.

Я посмотрел. Она продолжала:

– Не вздумай забыть, чего ты лишился вместе с нашим браком, не вздумай, блин, забыть, – ее голубые глаза испускали смертоносные лучи, – мы трахаемся в последний раз! Это так, запомни мои слова. Ты меня больше никогда не получишь, так что лучше порадуйся в последний раз.

И она начала насаживать себя на меня глубокими, ритмичными рывками, как будто хотела, чтобы я немедленно кончил.

Господи! – подумал я. Она явно перебрала текилы. Она ведь не серьезно, этого не может быть. Как может за этим прекрасным лицом скрываться столько яда? В этом не было никакого смысла. Я понимал, что правильно было бы слезть с нее, не доставлять ей удовольствия при мысли о том, что я кончу в тот момент, когда она говорила мне, как меня ненавидит… но при свете лампы с абажуром цвета спелого абрикоса она выглядела совершенно потрясающе. К черту все! – подумал я. Женщин понять невозможно, и она очень серьезно говорила о том, что это в последний раз, так что мне лучше поторопиться или по крайней мере постараться поскорее кончить до того, как она передумает и скажет, что последний раз уже был в прошлый раз… и тут я сделал последний рывок и изо всех сил постарался добраться до самой глубины ее матки… бах!.. я кончил в нее… и закричал:

– Я люблю тебя, На!

А она закричала:

– Я тебя, блин, ненавижу, ты козел! – и тут я рухнул прямо на нее.

Так мы лежали, как мне показалось, очень долго, примерно секунд пять, после чего она столкнула меня с себя и истерически зарыдала. У нее сотрясалось все тело, и сквозь ужасные, разрывающие внутренности рыдания она прокричала:

– О господи, за что? Что я сделала?

Она повторяла эти слова снова и снова, а я, застыв от ужаса, лежал рядом с ней. Потом я попытался обнять ее, но она меня оттолкнула. Потом она опять рыдала, а затем сказала слова, которые я не забуду до конца моей жизни.

– Это все эти чертовы деньги, – прорыдала она, – это все эти чертовы деньги!

Она с трудом говорила из-за рыданий.

– Я все время все знала и ничего не делала. Ты забирал у людей деньги, а я их тратила. О господи – что я наделала!

Тут я вдруг почувствовал страшную ярость. Эти ее слова о чертовых деньгах уничтожали все, что у нас было общего – включая мой успех. Можно было подумать, что весь наш брак был каким-то фарсом, как будто вокруг меня не было ничего настоящего и искреннего. Я оказывался человеком, состоявшим из частей, сумма которых не равнялась целому. Меня окружали богатство и красота, выставленные напоказ, но я чувствовал себя бедным, уродливым и безнадежно растерянным. Я с тоской вспоминал времена попроще. Я с тоской вспоминал жизнь попроще. Я с тоской вспоминал жену попроще.

Я даже не пытался скрыть свое недовольство и сразу дал ей отпор.

– Чертовы деньги? – брызгая слюной, крикнул я. – К черту, Надин! Я работаю на Уолл-стрит, я не какой-нибудь чертов гангстер!

Я с отвращением покачал головой.

– Да, я кое-где мухлевал, но все так делают, так что приди в себя, блин!

Она ответила глухим голосом сквозь страшные рыдания:

– О господи, ты всех развратил, даже мою мать! А я… я… Я просто стояла… и… и смотрела… и… и… тратила… чертовы… деньги!

Она так рыдала, что могла произнести только одно слово за раз.

– Твою мать? – завопил я. – Да ты понимаешь, сколько хорошего я сделал для твоей матери? Когда я с ней познакомился, ее как раз выгоняли из квартиры – за то, что она не могла за нее заплатить! Я позаботился о твоем тупом братце, и о твоем, блин, тупом папаше, и о твоей сестре, и о тебе, и обо всех, черт побери! И вот что я получаю в благодарность?

Я остановился, пытаясь собраться с мыслями. Теперь я тоже плакал, хотя в тот момент я от злости даже не сразу это заметил.

– Поверить не могу! – снова заорал я. – Просто, блин, не могу поверить! Как ты могла сказать это сейчас? Надин, ты же моя жена! Как, блин, ты могла это сейчас сказать?

– Прости, – прорыдала она, – прости. Я не хотела делать тебе больно.

Она тряслась, как в лихорадке.

– Я не хотела… я не хотела, – и она скатилась с кровати на ковер от Эдварда Филдса за 120 тысяч долларов, свернулась там в позе зародыша и продолжала дико рыдать.

Вот и все.

Вот тогда-то я понял, что навсегда потерял жену. Что бы ни связывало раньше нас с Герцогиней, теперь это было разорвано. Смогу ли я еще когда-нибудь заняться с ней любовью – это еще можно было обдумать, но, по правде говоря, мне было наплевать. В конце концов, у меня были куда более серьезные проблемы, чем вопрос о том, с кем переспать.

Куда важнее было то, что в другой части дома спали двое маленьких детей, невинные жертвы всей этой истории, которым предстояло столкнуться с одной из самых жестоких жизненных истин: все хорошее когда-нибудь кончается.