Портрет призрака - Грегори Норминтон Страница 14

— Настоящим джентльменом, — эхом отзывается Натаниэль и добавляет: — В чьем доме ты сейчас находишься.

— Я не знал, чего ожидать, когда ехал сюда. Пожалуй, Господь и поныне милостив к тебе.

— Я бы не сказал о себе такого.

— Это не важно, я вижу ее в твоих глазах. Но не свыкайся слишком с тем, что имеешь, ибо рано или поздно кара Господня обрушится на тех, кто уклоняется от выполнения долга своего.

— Боюсь, кара Господня обрушится на меня гораздо раньше, если я с небрежением отнесусь к дару, что он вручил мне. У каждого человека призвание. Свое я знаю, и оно здесь, в Англии. — Натаниэль присаживается за стол до неприличного близко к Дигби. Кровь стынет в жилах Дигби, когда ладонь Натаниэля сочувствующе ложится на его плечо. — Нет такого предназначения, что спасло бы нас от смерти. Жизнь — беспрерывный поиск, в котором нам дарованы лишь краткие мгновения отдыха: в любовной гавани или в преходящем забвении сна. И когда мы думаем, что достигли наконец того, что всю жизнь искали, как земля разверзается под нашими ногами. Я не верю, что мы можем создать хоть что-то долговечное.

Дигби старательно молчит ему сейчас спокойнее.

— Разве что в искусстве, — добавляет Натаниэль.

— Что? — не выдерживает Дигби.

— В нем каждый может найти совершенство. На картинах замирает время, которое непрерывным своим ходом заставляет нас опровергать свои собственные идеалы.

— На всех этих холстах жизни вообще нет, — презрительно усмехается Дигби.

Натаниэль вздыхает и отходит поправить дрова в камине. Дигби с горечью говорит ему в спину:

— Величие души может проявиться лишь в обществе других. Твое затворничество здесь — нарушение воли Божьей.

— Мы уже пытались, Томас, и ничего не вышло!

— Нам просто не дали ничего сделать! Нас согнали с холма Святого Георгия, нас избивали в Кобхэме, а когда местное дворянство не сумело избавиться от нас, туда привели армию, которая и покончила с нами. Ты же сам был там! Ты видел, как все было! — Он указывает на еле заметный шрам на своем подбородке. Его белая полоса стала заметна лишь сейчас, когда лицо Дигби раскраснелось. — Власть, какая бы она ни была, всегда несет насилие и зло. А добродетель, свобода, любовь — они существуют лишь в душе человеческой.

— Называйте их своими именами, господин Деллер! Репутация, беззаботность, насилие над душой! — Дигби уже понимает, что в попытке склонить бывшего собрата на свою сторону он потерпел неудачу, полнейшую неудачу.

— Не вижу пользы продолжать эту полемику. Я не допущу подстрекательств к мятежу под своей крышей. — Натаниэль отступает, всем видом показывая, что не намерен более слушать уговоры Дигби. — Я отдам распоряжение, чтобы тебе приготовили комнату для ночлега.

— Значит, ты уходишь в сторону, — насмешливо цедит Дигби. Гнев и слепая ярость разрывают ему грудь, проталкиваются через горло. — Таков человек принципов, друг мой: чуть что — поджимает хвост и улепетывает. Ты не лучше любого крестьянина. Они готовы приветствовать радостными криками даже навоз из-под хвоста королевской лошади.

— Томас, мое гостеприимство имеет свои границы!

— Что, уже нельзя во всеуслышание объявлять, что королевский конь гадит? Ах да, он же королевский — он не гадит, а пресуществляет [21]сено в навоз. А надлежит ли сотворять себе кумиров из гончих собак его величества?

— Господин Дигби! Ваш гнев не извиняет ваших непристойностей! А ваши принципы звучат скорее желчно, чем пылко и яростно… Я желаю тебе добра, Томас. Я помолюсь за успех твоего дела. Но я не поеду с тобой.

— Натаниэль… когда-то ты звал меня братом.

— Тогда прими от меня братский совет. Научись держать в узде свой гнев и свой язык. Они еще послужат тем самым беднякам, которых ты без всяких оснований презираешь, — а вот тебя они могут стереть с лица земли.

— Я никого не презираю.

— И эта твоя надежда будет обманута.

Натаниэль звонит в колокольчик. Лизи появляется так стремительно, что по огонькам свечей пробегает трепет, а Дигби вздрагивает. Должно быть, она слышала всю его брань, до последнего слова. По ее склоненной голове и бледности щек он заключает, что она напугана.

— Разбудите Фредерика, — велит ей хозяин без тени учтивой доброты. — Скажите ему, господин Дигби сегодня ночью будет нашим гостем.

— Хорошо, сэр.

— Ты велел разбудить того старика?

— Он должен делать свою работу, — резко отвечает Натаниэль и, сопя, отряхивает одежду. Под его глазами лежат глубокие тени от усталости, ранее Дигби не замечал их. — Завтра мы вернемся к разговору. При свете дня этот диспут покажется не таким ужасным.

Ненадолго они замирают: Натаниэль устало и грузно стоит в дверях. Томас застыл в своем кресле, как наказанный школьник.

— Доброй ночи, господин Дигби.

— Хорошего сна… господин Деллер.