Россия и Запад на качелях истории. От Рюрика до Екатерины II - Петр Романов Страница 13
Россия и Запад на качелях истории. От Рюрика до Екатерины II - Петр Романов читать онлайн бесплатно
Ознакомительный фрагмент
Разгульные обитатели иноземной слободы знакомили туземцев, конечно, не с лучшими сторонами европейской жизни.
Позднее та же Немецкая слобода, наполнившаяся пленными, вывезенными из Ливонии, приобрела, наоборот, некую солидность и стала напоминать провинциальное европейское поселение. Что не удивительно, поскольку новые обитатели слободы прибыли в Москву из европейской глубинки – мест, достаточно удаленных от крупных центров западной культуры.
Вот отзыв иностранца-католика, некоего Маржерета, о явно несимпатичных ему ливонских пленниках-лютеранах, с удобствами обосновавшихся в Москве:
Вместо того чтобы помнить о минувшем бедствии, когда они были уведены из отечества, лишились имущества и стали рабами совершенно грубого и варварского народа, управляемого к тому же государем-тираном, и смириться ввиду своих несчастий, они вели себя так гордо, выступали так высокомерно, одевались так роскошно, что их можно было принять только за принцев и принцесс. Женщины, посещая церкви, наряжались только в бархат, атлас, и самая последняя из них в тафту.
Из сказанного выше очевидно, что большинство иностранцев жило в Немецкой слободе не без удовольствия и комфорта. Если кто-то и воспринимал свое пребывание в Москве как неволю, то уж точно это был плен в золотой клетке.
Два мира – иностранцев и русских, – по-соседски соприкасаясь, в чем-то ладили, а в чем-то оставались на непримиримых позициях, не без презрения поглядывая друг на друга. Это касалось и религии, и быта.
Один из иностранных очевидцев, Адам Олеарий, описывая домашние бани московских немцев, наглядно показывает разницу между их бытом и бытом русских. Устройство бань в Немецкой слободе в основных чертах было то же, что и у остальных москвичей (здесь сказалось местное влияние), но вот в деталях существовала разница. Ступени в немецкой бане обычно покрывались полотном, на полке лежали набитые сеном тюфяки, все было усыпано цветами и благовонными травами, на полу обязательно лежал изрубленный ельник, издававший приятный запах. Роль банщика по обычаю, перенятому у скандинавов, исполняла женщина. «Такой чистоты, – с явным удовлетворением заключает Олеарий, – нечего искать у грязных русских».
У русских был и остается свой взгляд на баню. Так, один российский профессор-гигиенист следующим образом прокомментировал мне этот отрывок:
Что касается благовонных трав, то они использовались в русской бане издавна. Что касается женщин-банщиц, то это, естественно, на любителя. А вот тюфякам, набитым сеном, в бане делать нечего. В русской бане после мытья каждого человека все обрабатывается кипятком, потому и чисто. Сколько заразы и грязи примет на себя тюфяк, представить легко, а вот каким образом в те времена все это потом качественно дезинфицировалось, представить сложно. Разве что всякий раз набивали новый тюфяк для каждого посетителя. Подозреваю, что это было слишком хлопотно. Не знаю, кто входил в баню более грязным – русский или немец, но из бани уж точно более чистым выходил русский.
Кстати, о врачах. Именно они являлись элитой Немецкой слободы. История приводит немало имен известных в Европе врачей, служивших в Москве. Особую славу приобрел бывший лейб-медик шведского короля фон Розенбург, считавшийся и на Западе одним из ученейших мужей. Должности врачей и аптекарей оплачивались щедро, не говоря уже о том, что помимо обслуживания царского двора все они имели большую практику и получали богатое вознаграждение от московских бояр, в основном собольими мехами и продуктами питания.
В отличие от других иностранных специалистов врачи выписывались из Европы на определенное количество лет и никогда не чувствовали себя в Москве пленниками. При всем своем деспотизме русские монархи понимали, что доверять драгоценную государеву жизнь лучше свободному человеку.
Москва, считавшая себя после падения Византии Третьим Римом и мировым центром истинной веры, естественно, очень внимательно следила за религиозными воззрениями прибывших иноземцев.
Личная свобода вероисповедания гарантировалась всем, каждый у себя дома мог молиться как хотел. Другое дело миссионерская деятельность (она жестко преследовалась) или строительство церквей, на что разрешение давалось властью крайне неохотно, да и то лишь протестантам.
Для русских властей основным критерием в вопросе о религиозной терпимости служила не степень сходства той или иной конфессии с православием, а большая или меньшая ее склонность к прозелитизму. Католицизм с его настойчивой пропагандой своих взглядов, активной миссионерской деятельностью да еще и деловой хваткой представлялся Москве гораздо более опасным противником, чем протестантизм, не обнаруживавший тогда завоевательных тенденций в России.
Заглядывая чуть вперед, замечу, что подобная политика проводилась даже в ущерб интересам православных верующих за рубежом. Во всех дипломатических и торговых договорах, подписывавшихся русскими начиная со времен Ивана Грозного и позднее, доминирует один и тот же подход: Москва не настаивает на строительстве православных церквей за границей, а иностранцы не настаивают на строительстве своих храмов в России.
В 1562 году, заключая договор с Данией, Иван Грозный прямо оговорил, чтобы русские купцы не имели своей церкви в Дании, а датские – в России. Коммерция коммерцией, а вера верой. Ту же позицию легко обнаружить и в договоре с Англией: при всех торговых преимуществах, предоставленных Москвой Англо-русской компании, вопрос о вере по настоянию русской стороны был здесь вообще обойден.
За подобной позицией легко прослеживается одна из характерных особенностей Русской православной церкви, которая всегда занималась миссионерской деятельностью лишь на колонизируемых землях с нехристианским населением, но никогда не пыталась вербовать в свои ряды католиков или протестантов. Проводя такую политику, православная церковь считала себя вправе резко реагировать на любые попытки западных миссионеров вторгнуться на ее собственную территорию. Известная у русских поговорка «Чужого не надо, но и своего не отдадим» в полной мере относится и к вопросу вероисповедания.
Отвечая в 1587 году английскому послу Флетчеру, который ходатайствовал, «чтобы вольно было английским гостям, их слугам или кто от них начнет торговать жить в России по своей вере, в своем законе и к иной вере их принуждать не велеть», казначей Траханиотов и дьяк Щелкалов писали:
Государю нашему до их веры дела нет; многих вер люди живут у него в государстве, кроме английских приезжают сюда гости турецкие, цесаревой области [земли австрийского императора], французские, испанские и иных государств, и все они живут по своей вере кто как хочет, и от нее никто их не отводит.
Когда весной 1603 года в Москву прибыло крупное посольство от Ганзы во главе с бургомистром Любека Конрадом Гермерсом, им удалось договориться с Борисом Годуновым практически обо всем, кроме религиозного вопроса. Ганзе разрешалось снова иметь в Великом Новгороде, Пскове и Ивангороде по торговому двору, но только без храмов.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Комментарии