Дева Баттермира - Мелвин Брэгг Страница 13

Всю центральную часть картины занимают две фигуры — мужчины и женщины — Адама и Евы, окруженные стадами овец, на фоне благословенного Эдемского сада Камбрии. И в то самое время, когда полковник Хоуп, стоя на этом скалистом выступе, называемом Монашьим утесом, любовался окрестностями, Вордсворт уже принялся перерабатывать свою «Прелюдию», в поэтической форме увековечивая неодолимое влияние Озерного края, которое тот оказывал на умы и сердца всех путешественников. А всего в нескольких сотнях ярдов от гостиницы «Голова королевы», в собственной резиденции Грета-Холл другой, не менее выдающийся поэт Колридж исследовал наслаждение, выпадающее на долю всякого, кто вольно или невольно оказывается почитателем сего края, лишь однажды вкусив незабываемых впечатлений, и пищи для ума, даваемой подобными впечатлениями.

В философских воззрениях, искусстве и мыслях людей, весьма мудрых и обладающих немалым влиянием на умы широкой публики, таких, как Грей, Тернер, Колридж и Вордсворт, это маленькое, отрезанное от остального мира провинциальное местечко стало одновременно и объектом исследований, и идеалом. Некоей счастливой Аркадией античных сказаний, где мирная жизнь противостоит любым политическим интригам и где религия, оказавшись совершенно несостоятельной перед лицом великой природы, вынуждена была обратиться к ней, дабы не утратить остатков влияния на души человеческие. Еще совсем недавно было принято полагать, будто природа эта не обладает ничем, кроме беспощадной и необузданной дикости. И многие оставались верны собственному заблуждению.

Включая Хоупа. В течение трех минут он стоял на скале, глядя на раскинувшуюся перед ним панораму. Он в должной мере оценил превосходный пейзаж этих мест: да и сам по себе вечер был прекрасен. Одинокие маленькие лодочки на зеркальной поверхности озера, живописные облака в синем небе, отражение которых плыло по зеркалу вод, легкий бриз, неспешно прогуливающиеся люди, признаки цивилизованной деятельности на острове Поклингтон, — путешественник по Озерному краю о большем и мечтать не мог. Но на этом курорте Хоупа привлекали только люди. Конечно, доведись ему описывать местные красоты, он бы нашел красивые эпитеты, дабы выразить собственный восторг. Но на самом деле впечатлили его лишь водные пространства, да и то с практической точки зрения: он бы не отказался от хорошей рыбалки.

— Уж поверьте, Баркетт станет отличным компаньоном для рыбной ловли. — Джордж Вуд говорил медленно, с расстановкой. Был он уже изрядно пьян и в том благожелательном настроении, которое располагает к неспешной беседе. — Уж Баркетт-то умеет ловить рыбу на крючок.

Полковник мог бы поклясться, что бельмо хозяина гостиницы азартно поблескивает, как и его здоровый глаз. Глядя на него, Хоуп усилием воли заставлял себя унять содрогание.

— Я найму его.

— Я ему свистну утром. Он приглядывает за воротами на Хай-Хилл, где берут плату за проезд. Но Мартин и сам спра вится. Мартин — это его сын. Позвольте, сэр.

И он плеснул непомерно большую порцию портвейна в гигантский стакан гостя.

— Кто у нас тут проживает в окрестностях Кесвика? Что за общество?

— Ну, уж коли говорить о людях вашего круга, сэр, то не так уж и много. Вот, к примеру, капитан Спенс, он живет в Пигми-Холле и мистер Слэк в Дервент-Холле, мистер Поклингтон из Барроу-Каскад, полковник Пичи на острове Викер, мистер Колридж — поэт, пишет для «Морнинг пост», а еще Кроствейт с его знаменитым музеем — такие персоны вас устроят, сэр?

— Не вполне. Не совсем, мистер Вуд. Не в должной мере. Мои комплименты миссис Вуд.

Вот уж кого, а человека из «Морнинг пост» ему надо избегать.

— Почтет за честь, сэр. Ну что ж, Джордж Вуд, теперь выпей и ты. А еще есть леди Гордон, живет неподалеку от Дервентского залива, леди Уильям Гордон и сэр Фредерик Трис Морсхэд в Дервентской резиденции…

— Нет, нет, я так не думаю.

К чему ему супружеская чета? К тому же, как видно, не слишком-то они состоятельны.

— О… понимаю. Чуток познатней, вы ведь именно это имеете в виду? Они должны быть как можно знатней… т-ш-ш-ш… ни слова. Породовитей и чтоб жили неподалеку от города. Конечно, с тех пор, как погибли все Дервентуотеры… — Вуд замолчал, припоминая трагическую историю одной католической семьи, получившей свою фамилию от названия озера. — Казнены, отец и сын, после пятнадцатого и сорок пятого [11]. Останавливались здесь, в «Голове королевы», младший граф, по общим отзывам, был в особенности прекрасным джентльменом.

Верность всегда ценилась высоко, и потому Вуд с новой энергией принялся припоминать:

— Ну, еще есть граф Карлайл там, в Ноуворте, Грэмы в Незерби, Пеннингтоны в Мункастер-Холле, всегда здесь жили, и еще граф Танет в Эпплеби, граф Дерби чуть дальше, в Витерслеке, Флеминги в Ридале и Конистоне, Стрикленды в Сайзере и Лонсдейлы, конечно же в Лоутере, жили здесь еще до правления короля Вильгельма Завоевателя, они были великой силой в стране. Мистер Питт осел здесь в Эпплеби, и все только благодаря Лонсдейлам.

— Я отлично об этом осведомлен, сэр. И в том числе о некоторых из тех, о ком вы упоминали. Но, мистер Вуд, — инкогнито, не забывайте этого слова. — Хоуп выдержал многозначительную паузу. — Мистер Питт — мой добрый друг. Я горжусь тем, что придерживаюсь одних с ним убеждений. А ему требуются свои люди. Поскольку эта амьенская афера вовсе не мирный договор… а всего лишь передышка между военными действиями. За мистера Питта — великого англичанина. — Этот неожиданный тост до такой степени воодушевил мистера Вуда, что он вскочил на ноги.

— И в самом деле, за мистера Питта, сэр! Когда вы в следующий раз свидитесь с ним… скажите ему, что есть еще люди в Кесвике, которые поддерживают его. А еще заверьте его, что коли он снова соберется идти против французов… так и скажите ему… Кесвик готов. — Мистер Вуд стоял, широко расставив ноги, в боевом запале готовый хоть сию минуту кинуться в смертельную схватку с любым французом, осмелившимся посягнуть на священную Англию.

— «Кесвик готов». Будет сделано, мистер Вуд. Он это оценит по достоинству. «Кесвик готов». Я обязательно при разговоре упомяну ваше имя.

Они выпили за премьер-министра, которому, в отличие от всех прочих его предшественников, наверняка бы понравился подобный тост.

— Но вы еще пока не приняли участия в наших планах, мистер Вуд. Уж извините за откровенные слова, вы еще пока не «тепленький», как мы говорим. Вы еще не прощупали оборону противника.

— Противника? Где? Где?

— Фигура речи, мистер Вуд, игра слов, всего лишь игра, черт меня побери! Я бы хотел играть на подмостках, и я повторяю это богохульство, или же я просто преследую Музу… слова, мистер Вуд…

— А у вас нет возможности выступить в парламенте, сэр?

— В парламенте, мистер Вуд, я выступлю только тогда, когда мне будет что сказать. Вот почему я — друг мистера Питта. Вы меня понимаете? Только когда у меня будет что сказать и… все это — лишь средство, мистер Вуд. Я имею в виду, что коль скоро и возьму слово в парламенте, то речь моя пойдет о чем-то прекрасном и благородном. О том, о чем никто, кроме меня одного, и говорить-то не сумеет. О чем я знаю лучше и больше всех прочих. Я имею в виду нечто такое, что тронуло бы до глубины души любого землепашца в этой стране, мистер Вуд. Любого землепашца. И что мои слова заставили бы всю нашу великую нацию изменить путь сквозь бушующий океан истории и совершенно отклониться от того курса, каким она следовала до моих слов. Это в точности как западный ветер, мистер Вуд, зюйд-вест. Как те благодатные вихри, что надувают паруса наших кораблей, плывущих по Китайскому морю… Мои слова, что я жажду произнести на заседании парламента, эти мои слова должны стать судьбоносными… такими, что правят самими ветрами. Но не раньше, чем я сам овладею этими ветрами и сумею ими управлять, мистер Вуд, не раньше. Парламент для меня всего лишь место, где можно продемонстрировать свои твердые убеждения, и только в таком случае я могу рассчитывать на поддержку моего друга мистера Питта. Но пока молчание — золото, ценность которого трудно переоценить. Вы меня понимаете.