Правда о штрафбатах. Как офицерский штрафбат дошел до Берлина - Александр Пыльцын Страница 12

Здесь, в этом полку, кроме того, что я вступил в партию, происходило много других событий. Одним из таких запомнившихся событий было то, что однажды меня вежливо пригласили в Особый отдел полка. Как и все солдатские казармы, штабные помещения, это заведение тоже располагалось в землянке. После небольшого, вроде бы ни к чему не обязывающего предисловия мне прямо предложили сотрудничество с этим одиозным отделом. А сотрудничество это могло заключаться лишь в том, чтобы информировать определенных офицеров отдела о негативных настроениях или высказываниях как солдат моего взвода, так и моих товарищей – офицеров. Ну, как прямо мне такую роль «стукача» предложили, так же прямо и категорично я отказался, еще, наверное, не понимая последствий этого отказа.

Судьбе было угодно и познакомить меня в это время с девушкой, которая более чем через год, на фронте стала мне женой. Но об этом речь пойдет попозже.

А тогда, в августе или начале сентября 1943 года, очередному из многих моих рапортов был дан ход, и нас, небольшую группу офицеров, направили вначале в ОПРОС (Отдельный полк резерва офицерского состава) округа, а затем в такой же полк, но уже Белорусского фронта. Находясь в этом 27-м ОПРОСе фронта, мы несли боевую службу по охране важных объектов от возможных диверсий противника, но это все-таки была не передовая, куда мы стремились.

И вот однажды, в начале декабря 1943 года, меня вызвали в штаб полка на очередную беседу. Беседовавший со мной майор был в полушубке и, несмотря на жарко натопленную комнату, затянут ремнями, будто каждую секунду был готов к любым действиям. Лицо его с заметно поврежденной сверху раковиной правого уха было почти до черноты обветренным. Просмотрев мое еще тощее личное дело и задав несколько вопросов о семье, об училище и о здоровье, он вдруг сказал: «Мне все ясно. Пойдешь, лейтенант, к нам в штрафбат!» Кажется, заикаясь от неожиданности, я спросил: «З-з-за что?» И в ответ услышал: «Неправильно задаешь вопрос, лейтенант. Не за что, а зачем. Будешь командовать штрафниками, помогать им искупатьих вину перед Родиной. И твои знания, и хорошая сибирско-дальневосточная закалка для этого пригодятся. На сборы тебе полчаса».

Наверное, тогда впервые в моих мыслях появилась ниточка рассуждений, связывающих текущие события с совсем недавним прошлым. Я ничем не могу подтвердить верность тех предположений, но тогда как молния просверлила мозг идея: а не за репрессированного ли отца это наказание? Конечно же, сразу и контрдовод появился: так сын же за отца не отвечает! Потом, когда я узнал, что из 18 офицеров, отобранных на командные должности в штрафбат, оказался я один, еще не имеющий боевого опыта, «необстрелянный», а остальные имеют не только боевые ранения, но часть даже наградами отмечены, эта мысль снова долго не давала мне успокоиться. Она не позволяла оправдать мое определение в штрафбат только моим «сибирским здоровьем». Эта крамольная мысль еще не раз за время службы в штрафбате, да и уже после войны, посещала меня, но каждый раз находился и «контрдовод» ей. Но об этом тоже в свое время. Однако одновременно с этими сомнениями и с определенной степенью недоумения возникала и гордость за то, что меня приравняли к боевым офицерам. У меня, правда, может быть, меньше, чем у других, какое-то представление о штрафбатах уже имелось (хотя бы из приказа наркома обороны № 227), но как далеко оно оказалось от реального! В приложениях № 1 и № 2 я привожу полный текст приказа Сталина № 227 «Ни шагу назад!» и Положения о штрафбатах.

Как оказалось, майором, отбиравшим нас для штрафбата, был помощник начальника штаба 8-го отдельного штрафного батальона Лозовой Василий Афанасьевич. С ним мне довелось и начать свою фронтовую жизнь в 1943 году, и совершенно неожиданно встретиться через четверть века после войны на оперативно-командных сборах руководящего состава Киевского военного округа. Тогда я был уже в чине полковника и его, тоже полковника, узнал по приметному правому уху.

А тогда, в декабре 1943 года, после тяжелых боев под Жлобином (Белоруссия) этот штрафбат понес большие потери, в том числе и в постоянном офицерском составе (об этих потерях я сообщу в следующей главе). Вот Лозовой и отобрал нас, восемнадцать офицеров, от лейтенанта до капитана, в основном уже бывалых фронтовиков, возвращавшихся из госпиталей на передовую.

Буквально через час мы уже мчались в тревожную ночь на открытом автомобиле с затемненными фарами в сторону передовой, хорошо определяющейся по всполохам от разрывов снарядов, по светящимся следам разноцветных трассирующих пуль, по висящим над горизонтом осветительным ракетам. Где-то там, под огнем противника, держал оборону пока неведомый нам, но вскоре ставший родным на долгое время, до самой Победы, наш 8-й отдельный (офицерский) штрафной батальон (Полевая почта 07380).