Герман Геринг. Второй человек Третьего рейха - Франсуа Керсоди Страница 12

Любовники поселились в небольшой квартире в районе Остермальм. Образ жизни вели довольно скромный, к чему графиня не была приучена, но она жила ради своего Германа, а сестре Фани призналась: «Мы – словно Тристан и Изольда, опьяненнные любовным напитком». Высшее стокгольмское общество, спокойно воспринимавшее творчество Вагнера, сурово осуждало поведение Карин, как и ее родные. Полковник барон Карл фон Фок, хотя он и имел немецкие корни и был явным германофилом, с большим неудовольствием относился к любви дочери к немецкому офицеру без родины, да еще и почти бедняку. Его супруга баронесса Хюльдин, мистично настроенная и крайне эксцентричная особа, с пониманием воспринимала романтическую сторону этой истории, что, несомненно, объясняло то, что пару несколько раз приняли в семейном доме, где юмор и обходительность Германа в конечном счете немного смягчили предубежденное отношение к нему. А поведение покинутого мужа выглядело еще более удивительным: следуя традициям того времени, лейтенант Нильс фон Канцов мог бы вызвать любовника жены на дуэль, но вместо этого он пригласил его на обед в обществе жены и сына! Обстановка за столом могла быть по крайней мере странной, но Геринг рассказывал о своих военных приключениях, Нильс фон Канцов с интересом его слушал, а юный Томас явно восхищался гостем, о чем сам позже и рассказал: «Я сразу же его полюбил. Это было нетрудно, потому что у него прекрасный характер. […] Помню, как он очень нас развеселил, особенно когда заговорил о своих злоключениях в качестве летчика. Я видел, что мой отец очарован, и заметил, что мать практически не сводила глаз с Геринга. В то время я не мог выразить это словами, но чувствовал, что она в него влюблена».

Точно подмечено… Той весной 1921 года Карин и Герман были неразлучны. Их спартанский образ жизни только веселил их, сплетни шведского высшего света их не трогали, Томас часто уходил из отцовского дома к матери, а та водила любовника по музеям и картинным галереям Стокгольма, желая, чтобы ему передалось ее увлечение живописью и скульптурой. В этом она, кстати, преуспела сверх ожиданий… Но в то время Геринг понимал, что карьеры в Швеции ему не сделать: работодатели, конечно, ценили его мастерство, но их отталкивали его надменность, его предрасположенность делать из мухи слона и его стремление установить в компании строгую тевтонскую дисциплину, очень непонятную для шведского менталитета. С другой стороны, Герман, ставший политическим сиротой после падения кайзера и внимательно следивший за жизнью Веймарской республики, продолжал интересоваться развитием событий в Германии. Поэтому он взял в привычку внимательно читать берлинскую и мюнхенскую прессу, чтобы быть в курсе политической жизни своей страны. Имел ли он уже тогда какие-либо политические амбиции, желание сыграть в этой сфере свою особую роль? Вполне возможно, но он отлично осознавал, что пробелы в его политической культуре не позволяют надеяться на успех в политике. Вот что он сказал на этот счет: «Я понял: для того чтобы способствовать развитию страны, необходимо по меньшей мере знать механизмы этого процесса, постараться понять взаимосвязь между внешними и внутренними событиями». Постепенно у Геринга созревает решение вернуться в Мюнхен и поступить в университет для изучения экономики и политической науки. Он принялся торопить свою подругу с разводом, но стоило той лишь поднять этот вопрос, как весьма мягкотелый Нильс фон Канцов дал понять, что в данном случае он потребует, и несомненно добьется, чтобы Томас остался с ним. Правду говоря, Карин в этом и не сомневалась, но она так любила сына… Поэтому летом 1921 года ее любовник вернулся в Германию один.

Осенью того же года Геринг стал студентом факультета политических и экономических наук Мюнхенского университета. Ему уже исполнилось двадцать девять лет, он, конечно, был старше большинства однокурсников, но дальнейшее развитие событий покажет, что Геринг прекрасно усвоил материалы лекций по экономике и политической науке, хотя они и могли казаться чистой теорией ему, непоседливому человеку, для которого дело всегда было важнее слова. Впрочем, нельзя с уверенностью говорить о том, что эти предметы он добросовестно изучал в Мюнхене зимой 1921/22 года: погода тогда стояла очень холодная, большей части населения было нечем отапливать дома, почти повсюду возникали голодные бунты, марка стремительно обесценивалась. В апреле 1921 года союзники определили, что Германия должна выплатить репарации в размере 132 миллиардов золотых марок. К тому же за полгода до этого Лига Наций передала Польше большую часть Верхней Силезии, где находились ценные с экономической точки зрения угольные шахты… Итак, недовольство народа Германии, которое не могло обратиться против победителей, обрушилось в первую очередь на правительство Веймарской республики, повинное в смертном грехе – подписании перемирия в ноябре 1918 года.

Таким образом, находившиеся у власти социал-демократы оказались между двух огней: сначала, весной 1920 года, консервативные силы при поддержке подразделений «Добровольческого корпуса» предприняли попытку государственного переворота, так называемый Капповский путч, потом последовали забастовки симпатизировавших коммунистам рабочих. А затем, в августе 1921 года, случилось убийство Маттиаса Эрцбергера, который возглавлял немецкую делегацию, подписавшую Компьенское перемирие. Не прошло и десяти месяцев после этого, как был убит министр иностранных дел Веймарской республики Вальтер Ратенау, сторонник политики полной выплаты навязанных Германии репараций. И словно всего этого было недостаточно, власти Баварии вскоре вступили в конфликт с Берлином по причине крайнего недовольства политикой социалистов населения этого монархически настроенного региона и желания получить определенную самостоятельность… С той поры сменявшие друг друга премьер-министры Баварии, фон Кар, Лерхенфельд и фон Книллинг, начали испытывать на себе сильное давление правых, требовавших отказаться применять в Баварии антитеррористические законы, которые навязывал Берлин, и не выполнять декреты о роспуске военизированных формирований. А крайне правых организаций ветеранов армии, подразделений «Добровольческого корпуса» и различных патриотических лиг в Баварии были сотни, и все эти организации вели очень активную деятельность. Некоторые из них стояли на позициях монархизма, национализма, автономии или сепаратизма, а большинство выступало с позиций ярко выраженного реваншизма, выступали против социалистов, коммунистов, клерикалов, парламентаристов, французов, республиканцев, капиталистов и евреев…

Не стоит говорить, что эта многогранная агитация находила отклики у преподавателей и студентов Мюнхенского университета. Зная, какие чувства владели Германом Герингом с 1918 года, невозможно даже представить, что подобные события могли оставить его равнодушным. Однако поначалу он воздерживался от активного участия в них, но не из-за того, что полностью отдавался освоению университетской программы. Все объяснялось тем, что Карин уже через месяц не могла больше находиться вдали от своего дорогого Германа, и, несмотря на неодобрение родителей и сестер, она приехала к нему в Мюнхен. Влюбленные устроились жить в снятом в 1920 году небольшом сельском домике близ поселка Байришцелль, на полпути между Мюнхеном и Зальцбургом. На что же они жили? Карин рисовала картины и занималась изготовлением поделок. Герман написал несколько статей о своих подвигах во время мировой войны, но на этом было невозможно достаточно заработать [17]. На самом же деле, как бы странно это ни выглядело, Нильс фон Канцов не мог позволить себе оставить неверную жену без средств к существованию. И он раз за разом посылал Карин довольно крупную сумму [18], и эти деньги позволяли ей с любовником не испытывать материальных затруднений в охваченной политическими волнениями Германии, где к тому же царил экономический хаос…