Сюнну, предки гуннов, создатели первой степной империи - Владимир Ключников Страница 11

Сколько именно девушек было отослано в жены сюннуским шаньюям, сказать трудно. Несколько таких браков прямо названы хронистами. Гораздо чаще упоминается лишь заключение «договора о мире, основанного на родстве» — теоретически такой договор предполагал брачную церемонию, но не исключено, что она была необязательной. Впоследствии китайцы едва ли не каждые несколько лет заключали с сюнну подобные договоры, но хронисты далеко не всегда упоминают при этом принцесс, которых приносили в жертву большой политике, отправляя на вечное жительство к варварам.

«Договор о мире, основанный на родстве» предполагал равенство сторон, которые должны были вступить в «братские отношения». Правда, некоторые современные исследователи подчеркивают, что в китайском языке само слово «братья» (сюнди) подразумевает неравенство, потому что оно состоит из двух слов, значащих «старший брат» (сюн) и «младший брат» (ди). Надо полагать, что император Поднебесной во всяком случае относил себя к разряду старших. Впрочем, варвары могли иметь противоположную точку зрения. Что касается ежегодных поставок китайских тканей и продовольствия, которые всегда предусматривались договорами этого рода, их тоже можно было рассматривать двояко: и как подарки верному вассалу от богатого и могущественного сюзерена, и как дань, которую побежденные выплачивали победителям.

Гаоцзу не дожил до тех времен, когда шаньюем сюнну мог бы стать его внук, хотя бы и от подменной дочери, — Сын Неба умер в 195 году до н. э., еще при жизни своего «зятя». Фактическая власть в государстве перешла к его вдове Люй-хоу, получившей титул Гао-хоу. К этому времени сюнну были уже настолько сильны, что Маодунь решил претендовать на руку не скромной принцессы, а самой властительницы Поднебесной: он отправил вдовствующей императрице письмо с официальным предложением. Китайцы восприняли этот жест со стороны варвара как страшное оскорбление, но отомстить или хотя бы выразить протест не решились: война с Маодунем была для них не по силам. Содержание письма засекретили, и Сыма Цянь не решился даже намекнуть, чего же хотел варвар от правительницы Китая. Он сообщил лишь, что «Маодунь направил императрице Гао-хоу письмо, в котором было немало безрассудных [и оскорбительных] слов».

Через два с лишним века после этих событий, когда официальное отношение к Гао-хоу изменилось и ее объявили недостойной своего супруга, переписку Маодуня и императрицы обнародовал другой китайский историк, Бань Гу. Маодунь писал:

«Я, одинокий и находящийся [от этого] в возбуждении, государь, родился среди низин и болот, вырос в краю степных волов и лошадей. Несколько раз я подходил к границам, желая подружиться со Срединным государством. Вы, Ваше Величество, сидите одна на престоле, а я, одинокий и возбужденный, не имею никого рядом. Обоим нам скучно, мы лишены того, чем бы могли потешить себя. Хотелось бы променять то, что имею, на то чего не имею».

Получив это послание, которое варвар осмелился направить владычице Поднебесной, императрица пришла в ярость. Она вызвала сановников и «стала обсуждать с ними вопрос о казни гонца и отправке войск для нападения на Маодуня». Однако ей пояснили, что у китайцев может не хватить сил для победы, а кроме того, «варвары подобны диким зверям и птицам, их добрые слова не должны вызывать радости, а дурные слова не должны вызывать гнева». Императрицу эти доводы настолько убедили, что она отправила Маодуню крайне униженный ответ. Письмо Гао-хоу гласило:

«Шаньюй не забыл меня, возглавляющую бедное владение, и удостоил письмом. Я, стоящая во главе бедного владения, испугалась и, удалившись, обдумывала письмо. Я стара летами, моя душа одряхлела, волосы и зубы выпали, походка утратила твердость. Вы, шаньюй, неверно слышали обо мне, вам не следует марать себя. Я, стоящая во главе бедной страны, не виновата и должна быть прощена [за отказ]. У меня есть две императорские колесницы и две четверки упряжных лошадей, которые подношу вам для обычных выездов».

Гао-хоу в этом письме лукавила не только в том, что касалось ее «бедного владения». Дряхлой старушкой она, судя по всему, тоже не была. Овдовела императрица, по некоторым данным, в 46 лет (если считать годом ее рождения 241 год до н. э.). Да и умерла она не такой уж старой — вероятно, ей был 61 год. После смерти мужа Гао-хоу отнюдь не отказалась от личной жизни и имела фаворита — некоего Пиян-хоу Шэнь Ицзи. Правда, деликатные китайские хронисты о ее интимных взаимоотношениях с ним не говорят (хотя упоминают, что сановник «пользовался любовью» императрицы), но они пишут, что он был «в большом фаворе», и сообщают, что Пиян-хоу, нося титул первого советника, «своих прямых обязанностей не выполнял», однако же «все чиновники решали свои дела только через него». И это наводит на мысль, что вдовствующая императрица не слишком долго оплакивала усопшего супруга.

Тем не менее Маодуня ее письмо убедило. Во всяком случае, он счел за лучшее исправить совершенную бестактность. Бань Гу пишет:

«Маодунь, получив письмо, снова послал гонца принести извинения и сказать: “Я никогда не слышал о правилах приличия и поведения в Срединном государстве, но, к счастью, Ваше Величество простило меня”. Затем [гонец] поднес [в дар] лошадей, и таким образом мир, основанный на родстве, был продолжен».

Тем временем держава сюнну продолжала расти и крепнуть. Рассказывая о «власти дома Хань» времен императрицы Гао-хоу, Сыма Цянь пишет, что «сюнну относились к ней с высокомерием». В 176 году до н. э., уже после смерти императрицы, Маодунь прислал недавно взошедшему на престол императору Сяо Вэню (Сяо Вэнь-ди или — кратко — Вэнь-ди) письмо, в котором в числе прочего сообщалось:

«Благодаря милостям Неба и тому, что командиры и солдаты были на высоте, а лошади в силе, [мы] смогли уничтожить юэчжи, которые были перебиты или сдались. Были усмирены также племена лоуфань, усунь, хуцзе и двадцать шесть соседних с ними владений, и все они подчинились сюнну. Так все народы, натягивающие луки со стрелами, оказались объединенными в одну семью».

Власти Маодуня к этому времени покорилось множество кочевых племен, из которых начинал складываться новый народ, — теперь слово «сюнну» в той или иной мере относилось уже ко всей, пока еще сравнительно разнородной, массе подданных шаньюя.

На этом Маодунь, который именовал себя «Поставленный Небом Великий шаньюй сюнну», завершил свои завоевания. Он писал в Китай: «… [Я] хотел бы прекратить военные действия, дать отдых воинам, откормить лошадей, отринуть прошлое и возобновить наш прежний договор о мире, дабы принести покой населению, живущему на границах, как это было исстари, чтобы малолетние могли достигать зрелого возраста, а старики — жить спокойно на своих местах и чтобы люди из поколения в поколение пребывали в покое и радости».

* * *

Объединение сюнну практически совпадает во времени с объединением Китая. Существует мнение, что это вряд ли случайно и что циклы развития Поднебесной и окружающих ее кочевых государств, от державы сюнну до империи Чингисхана, были тесно связаны между собой; что усиление центральной власти в Поднебесной вызывало усиление кочевников и их объединение. Эту точку зрения высказал английский историк Т. Дж. Барфилд, ее же придерживается российский ученый Н. Н. Крадин. Впрочем, еще Тайцзу, император Северной Вэй (правил в 386—409 годах), ссылаясь на даосских мудрецов, говорил: «…Когда рождается совершенномудрый правитель, появляются крупные разбойники…».