Маятник жизни моей... 1930–1954 - Варвара Малахиева-Мирович

Дневники Варвары Григорьевны Малахиевой-Мирович, представленные на суд читателя, – это неведомый материк, который надо еще изучать и осваивать.

За долгую свою жизнь (1869–1954) Варвара Григорьевна сменила много занятий: была гувернанткой в богатых домах, воспитательницей, редактором, поэтом, театральным и литературным критиком, автором детских стихов, инсценировок, переводчиком. Но, возможно, главный итог ее жизни – это создание уникальных дневников, которые она вела с 1930 по 1954 год, отражающих широкий исторический период от конца девятнадцатого века до послевоенной советской жизни. Правда, события, описанные до 1930 года, то есть до начала записей, изложены не в хронологическом порядке, а, как всякие воспоминания, следуют наплывами, обращениями к прошлому, включениями в повествование фактов повседневной жизни. Мы видим советский мир глазами человека ушедшей цивилизации, но слышим голос, в котором нет ропота на судьбу, а есть стремление объяснить себе и другим суть происходящего, связь между эпохами.

Варвара Григорьевна пыталась оценивать советскую жизнь, оглядываясь на свою народовольческую юность, стараясь найти хотя бы какой-то смысл в мучениях людей, страдающих от голода, безбытности и от угрозы ареста. Однако в частной жизни она советского категорически не принимала, продолжая хранить верность внутреннему уставу своего религиозно-философского круга, продолжая поиски Веры, Истины, места в мире. И, памятуя о том высоком веке, назвала свои дневниковые записи – “О преходящем и вечном”.

Появлению этих тетрадей предшествовала необычная завязка. Сначала нашлись дневники Ольги Бессарабовой (Веселовской), воспитанницы Варвары Григорьевны и близкого друга всей жизни. Они некоторое время хранились в музее Цветаевой, так как брат Ольги Борис Бессарабов в 1921 году время от времени останавливался у Марины Цветаевой в доме в Борисоглебском переулке (где теперь и находится ее музей).

Его записки и воспоминания стали предметом обсуждения на конференции 1993 года, посвященной жизни и творчеству Цветаевой во время Гражданской войны, дневники же Ольги Бессарабовой оставались непрочитанными, ожидая своего исследователя. Именно среди записей Ольги обнаружились аккуратно переписанные десятки тетрадей со стихами и отрывками из дневников Варвары Мирович. Сами же дневники В. Г. Мирович – 180 тетрадей, ровными стопками лежавшие в картонных ящиках, – оказались в доме скульптора Дмитрия Михайловича Шаховского ^[1], – крестного сына Варвары Григорьевны. Он сохранил ее дневники до наших дней и согласился передать их в музей Марины Цветаевой.

О Варваре Григорьевне Малахиевой-Мирович ^[2] известно и много, и одновременно очень мало. Небольшая статья в словаре “Русские писатели”, очерк в книге “Сто одна поэтесса Серебряного века”. Ее имя встречается в указателях книг о поэтах, писателях и философах Серебряного века. Известно, что она работала в прозаическом отделе петербургского журнала “Русская мысль”, где ее сменил Валерий Брюсов, что она перевела вместе с М. В. Шиком популярную в Европе монографию Уильяма Джеймса “Многообразие религиозного опыта” – книгу, которая не потеряла актуальности до сих пор. Но оставалось множество загадок, ответы на которые находились только при чтении воспоминаний, стихов и писем. Прихотливый рассказ дневника тем не менее дает возможность вычленить биографическую нить, нанизывая на нее уже известные факты.

Варвара Григорьевна Малахиева родилась 29 марта 1869 года в Киеве на Большой Шияновской улице на Печерске. Эта часть Киева находилась недалеко от Киево-Печерской лавры.

Дед отца, как писала Мирович, схимник Малахий (или Малахия), в семьдесят лет принял монашество и пятьдесят лет после этого прожил затворником в пещере близ г. Острова Псковской губернии. Его считали целителем, к нему ходили из окрестных сел лечиться. Достоверно известно, что и Варвара Григорьевна умела наложением рук исцелять недуги.

Григорию Исааковичу Осипову (родился около 1828 года) удалось выхлопотать для себя и младших братьев разрешение изменить фамилию и называться Малахиевым в честь своего деда-монаха. Крестьянин Псковской губернии, Григорий Исаакович был одарен архитектурным талантом. С двадцати до тридцати шести или семи лет он жил в Выдубицком монастыре под Киевом. Но после того, как в монастыре было совершено убийство казначея, он усомнился в святости монастырского житья и по настоянию своего старца женился.

Варвара Федоровна Полянская (1850–1929), мать В. Г. Мирович, вышла замуж совсем юной, в шестнадцать лет, их разделяла с мужем двадцатилетняя разница в возрасте. Вела она свое происхождение от графов Орловых: семейная легенда гласила, что бабка ее была дочерью одного из графов и крепостной девушки.

Жизнь Варвары Федоровны была очень драматичной. Она теряла детей одного за другим: умерла от менингита семилетняя Мария, война и голод в 1919 году унесли жизни Николая, Анастасии, Михаила. Варвара, самая неприспособленная к быту, осталась со слепой матерью. После ее смерти в Сергиевом Посаде на руках монахини Дионисии дочь чувствовала несказанную вину перед ней и запечатлела свой плач о матери в тетради, которую писала не отрываясь двадцать дней.

Девочкой Вава сама научилась читать по журналам “Ваза”, “Всемирная иллюстрация” и газете “Сын Отечества”. Любимыми книгами с детства у нее были древняя и священная история, по которым училась в пансионе мать. С восьми лет Ваву отдали в приходское училище, а затем в гимназию. Тогда и началась ее дружба с Нилочкой Чеботаревой (Леонилла Николаевна Чеботарева, в браке Тарасова, – будущая мать знаменитой театральной актрисы Аллы Тарасовой). В девять лет Ваве пришла мысль, что она способна воскрешать из мертвых. “Я обещала осиротевшей двоюродной сестре Маше, что весной, как только можно будет пройти на кладбище, я воскрешу ее мать. Когда я услыхала от бабушки, что только Христос и немногие святые творили такие чудеса, я решила прибегнуть к чудотворному кресту с частичкой мощей, который хранился в нашем кивоте. И велика была горечь моего недоумения, когда взрослые мне разъяснили, что и чудотворный крест тут не поможет и что вообще чудеса были раньше, а теперь «давным-давно уже никто не воскресает»”.