Ричард Длинные Руки - паладин Господа - Гай Юлий Орловский Страница 9

Его глаза следили за мной очень внимательно. Я стоял, не решаясь даже сесть, снова школьник младших классов перед строгим учителем. А то и директором школы.

— Ты можешь сесть, Дик, — сказал он, и я сразу отметил это «Дик» вместо «сын мой» или «сэр Ричард», — хотя разговор будет недолгий, ибо я просто шел мимо… в самом деле шел мимо, это не уловка.

— Спасибо, патер, — ответил я настороженно, — что заглянули…

— Заглянул, — ответил он. — Странно ты живешь… Во всем странность. Ладно, я о другом. В святейшем капитуле инквизиции уже составили свое мнение о твоем… поступке. И даже вынесли решение.

Сердце мое заколотилось, я спросил с трепетом:

— Какое?

— Однако, — сказал он, словно не слыша, — не одного меня заинтересовало… да-да, заинтересовало… Твои мотивы для нас непонятны. Чем ты руководствовался, Дик?

— Священным Писанием, — ответил я. — Или не писанием, не помню. Но ведь где-то ж сказано: не сотвори себе кумира?.. Бог везде, а не в том камне!.. Как бы красиво и благочестиво ни изобразили бога, но это грех идолопоклонничества. Я просто уничтожил идола.

Дитрих не сводил с меня глубоко запавших глазе В глубине зрачков проступили оранжевые огоньки, куда-то исчезли. Это слуга внес горящие свечи и пугливо исчез.

Голос инквизитора прозвучал строго, без каких-либо интонаций.

— Но тысячи людей в течение тысяч лет молились этому… изваянию. Как ты осмелился?

— Истинный храм строится в душе человека, — ответил я осторожно. — Потому дозволено будет разрушить даже неверно построенную церковь… ибо созданное руками человека не может равняться с тем, что строит сам господь. Никто не смеет изображать бога…

А про себя добавил, что ислам пошел еще дальше, запретив изображать даже людей и животных, вплоть до цветов, все из того же страха впасть в идолопоклонничество.

— Бог это дух, — закончил я. — А у духа нет образа.

Дитрих помолчал, всматриваясь в меня глубоко запавшими глазами. Я чувствовал его острый взгляд, но, странное дело, сейчас не было страха. Тогда, в разговоре с Ланселотом, страшился, инквизиция может с ходу на костер, но увидел Дитриха, его умное просветленное лицо и строгие глаза, сразу ощутил себя увереннее.

Наконец Дитрих медленно кивнул. Даже не кивнул, а чуть-чуть наклонил голову.

— И твой молот, — сказал он бесстрастно, — послужил орудием божьего гнева, что сокрушил идола… Мы давно негодовали на ту мерзость, но у нас нет власти в чужих странах. Как, впрочем, нет и здесь. Это хорошо, Дик, что ты сделал это не из озорства, не из дьявольской гордыни, не для того, чтобы побахвалиться перед чужим королем своей мощью, а лишь смиренно преисполнившись Духом божьим. Что я могу тебе сказать, Дик? Только что в тиши закончилось тайное заседание святейшей инквизиции…

Я ощутил холодок под сердцем. Все тело напряглось, дыхание застряло в горле. Дитрих сказал торжественно:

— Святая церковь в своей бесконечной милости… руководствуясь гуманностью и христианским смирением… с радостью в своем любящем сердце… ах да, забыл добавить, что большая часть отцов церкви полагает, что то вовсе не грех изображения господа бога! Просто в Давние времена, еще до прихода Иисуса Христа, бедные идолопоклонники, не знавшие света истинной веры, так изображали своих богов, ныне демонов… Потом неграмотные люди решили, что это и есть древние изображения Святой Троицы… Да, так вот, возвращаясь к решению святейшей инквизиции… Решением святейшего трибунала с тебя снято… обвинение в сношениях с дьяволом или служении ему.

— Фу, — выдохнул я с облегчением, — что ж вы тянули, отец Дитрих? Я чуть не обосрался. Конечно же, я не знаю молитв, но я… стараюсь стыдить от зла и творить благо! Как могу, конечно.

Он сказал благочестиво:

— Ты уже сотворил молитву.

— Я?

— Да. И твоя молитва дошла до божьего слуха.

Я раскрыл рот, всмотрелся в его глаза, где появилось подобие улыбки.

— Это молотом по мрамору?.. Да грохот был такой, что могли услышать и на небе. А у бога, думаю, слух как у… словом, хороший слух.

— Молитва делом, — сказал он просто, — самая лучшая молитва.

— Спасибо, отец Дитрих!

Он с кряхтением поднялся, уже повернулся, чтобы уходить, взглянул через плечо:

— Господа бога нашего благодари за его милосердие… Но вообще-то, Дик, я не хотел бы быть на твоем месте. Мне бог всегда поддержка и опора, совет и утешение, в нем я нахожу понимание и прощение… но ты, не принимающий бога, не принимающий дьявола, — ты одинок, ты страшно одинок… А как может душа человеческая жить в черном одиночестве?

Я пошел его проводить до дверей, поколебался, сказал со стыдом:

— Мне совестно, отец Дитрих, но когда Сатана говорил со мной, больше всего мне не понравилось… что он со мной сразу на «ты». Я уверен, что господь бог, если бы заговорил со мной, обращался бы как «сэр Ричард». Вот просто почему-то уверен… Я понимаю, это «ты» упрощает взаимоотношения, сближает и все такое, но вот не могу… это противно даже, чтоб вот так сразу… или чересчур быстро на «ты». Для этого надо созреть. А сразу на «ты» — это все равно что тащить морковку за листья, чтобы быстрее выросла!

Он взялся за ручку двери, помедлил, голос прозвучал строже:

— Сын мой, ты даже не догадываешься, насколько ты глубоко проник… Прародитель наш Ной дал человеку всего три запрета, но отделил ими человека от скотов. Святой Моисей добавил еще семь, и человек стал ближе к богу, а от скота дальше. Иисус Христос принес еще правила и ограничения, а отцы церкви, развивая его святое учение, воздвигают новые нравственные запреты, человека делают человечнее, а дьявола посрамляют, ибо тот жаждет человека ввергнуть в скотство. И это поспешное «ты» — тоже от дьявола! Ты этого не знал, но ты… ощутил. Да будет с тобой благословение церкви!

Он ушел, а я стиснув челюсти смотрел вслед. Может душа человеческая жить в одиночестве, может. Если ее оглушить, как кроля обухом меж ушей, если каждую свободную минуту заставить развлекаться и — не думать, не думать, ни в коем случае не думать!!!