Тени зимы - Джиллиан Брэдшоу Страница 78

Я стиснула руки, чтобы удержать горестный стон и стала вспоминать прежнего Гавейна, как он скачет на своем дивном жеребце по тренировочному полю в Камланне, как легко и изящно пригибается к земле за кольцом. Тут же вспомнила, как Гвин пытался повторить за отцом это движение, а потом перед глазами отчетливо встала другая картина: Гвин пытается встать, опираясь на руки, из дорожной пыли на дороге в Каэр-Кери, и в замешательстве смотрит на дротик Бедивера, торчащий под ключицей. Подумала о Бедивере, как он прощался со мной в конюшне Максена. Передо мной встало его спокойное лицо и мрачное беспросветное отчаяние в глазах. Вот так и с нашей Империей — хорошо начиналось, да плохо кончилось. Я бы заплакала, но слез не было, только ужас от всего происходящего, только тишина, только ветер снаружи.

Перед самым рассветом я выплыла из своих видений и обнаружила, что глаза Гавейна открыты, и он наблюдает за мной.

— Гавейн! — прошептала я. Голос дрогнул. — Гавейн! — я протянула руку, чтобы коснуться его, вспомнил последние слова, сказанные мне, и отдернула пальцы. Без сомнения, я была последним человеком, которого он хотел бы видеть в эти немногие оставшиеся ему часы. А вдруг нет? Да, есть же еще послание! — Ты меня понимаешь?

Его губы беззвучно шевельнулись, но я поняла: «да». Рис встал и шагнул к своему господину. Взгляд Гавейна сосредоточился на нем.

— Рис, — едва слышно прошептал он. — Это ты? Значит, это все на самом деле?

— Да, милорд. Мы в Инис Витрин. На самом деле.

— И она… она тоже? Мне кажется, я говорил с ней….

— Императрица? Да, она здесь, сейчас. В дороге она вам чудилась, а теперь — вот она.

Он закрыл глаза, затем снова открыл их и посмотрел на меня.

— Миледи, — произнес он почти неслышным шепотом. — Конечно, вы здесь. А Медро, он не…

— Нет. Мне удалось бежать.

— Хорошо. — Его взгляд снова нашел Риса. — Ну вот, братец, на этот раз я, кажется, умираю.

Слуга какое-то время молчал, затем посмотрел вниз и пробормотал:

— Это они так говорят.

— Похоже, они правы. — Легкая улыбка тронула его губы. — Они отрезали мне ноги? Я их совсем не чувствую. Нет? Вот уж не думал, что придется так умирать. Рис, где мой конь?

— В конюшне Сандде, милорд. Я сказал, чтобы они хорошо заботились о нем, лучше, чем о себе.

— Хорошо. — Улыбка перешла в гримасу боли. Гавейн помолчал. — Спасибо. Ты его отпусти… потом. Никто не должен садиться на него после моей смерти. Пусть он увидит... что я мертв. Тогда отпусти его.

— Сделаю, милорд.

— И мой меч. Привяжи его к седлу. Пусть будут вместе. Я должен вернуть их.

Рис несколько раз сглотнул и кивнул.

Теперь Гавейн смотрел на меня.

— Я... рад, что вы здесь, миледи. Я должен... нет, это потом. Сначала сообщение для Сандде. Это важно.

Я кивнула и взяла со стола дощечку. Гавейн кивнул. Он только начал рассказывать о планах Артура, как проснулся лекарь. Он встал, подошел, пощупал пульс воина и покачал головой. Гавейн вежливо попросил его уйти.

— Понимаю. Вы — лекарь. Но я должен рассказать о тайных планах милорда Артура. Вам не стоит это слушать.

— Очень хорошо, — сказал лекарь. — В моих услугах вы больше не нуждаетесь. Но я не только лекарь, я еще и монах, человек Божий. Вам стоило бы исповедаться в грехах и принять причастие.

— Позже, если будет время, — сказал Гавейн.

Монах недовольно посмотрел на нас всех.

— Перед Богом лучше предстать свободным от грехов. А вы всё о мирских заботах и тайной политике…

— Я не рискну отправляться к Богу, оставив здесь невыполненные обязательства. Вот такой я эгоист… — Гавейн усмехнулся. — Прошу вас, идите. Вас позовут, если у меня еще останутся силы.

Монах фыркнул и вышел, а Гавейн продолжил диктовать слова Артура, четко, твердо, старательно воспроизводя детали. Но вскоре остановился и закрыл глаза. Казалось, он почти не дышит, и я подумала, что вот сейчас… и почувствовала, как сердце подступает к горлу. Но рыцарь снова открыл глаза и посмотрел на меня.

— Вот и все, — сказал он. — Это последнее, что я сделал на службе моему господину. Передайте ему… передайте мои приветствия и мою благодарность, и скажите, что я никогда не жалел о том, что выбрал своего лорда. Жаль только, что не служил ему лучше. Так. Моя госпожа, я... хочу продиктовать письмо. Поможете?

— Ну, конечно! Говори. У меня есть пергамент.

Он смотрел, как я точила перо, набирала чернил, положив пергамент на стол. Гавейн закрыл глаза и начал диктовать ровным, ясным голосом.

«Гавейн ап Лот приветствует Бедивера, сына Брендана, — голос его вдруг приобрел звучность, которой до сих пор я не слышала. Кончик пера застрял в старом пергаменте и сломался. Гавейн открыл глаза на звук, я взяла другое перо и с отчаянием посмотрела на него.

— Бедиверу? Ты хочешь писать Бедиверу?

— Вы согласились. Пишите. Я не могу. Миледи, умоляю, времени мало. Это мой огромный долг. Я должен его заплатить.

Я поспешно заточила перо.

— Говори. Я пишу. Только... помни, я любила его, а он любил тебя, он был твоим другом.

— Помню. — Гавейн опять закрыл глаза. — Я хотел… забыл, что хотел. Мне снилось, что я разговариваю с Бедивером. Должно быть, это уже после того, как я упал с коня. Да, так вот. Привет. Я умираю, брат. Я хотел написать, потому что… нет, подождите, не записывайте. А, вот. Потому что очень хотел твоей смерти. А теперь не хочу. Я стремился к справедливости, но стремился так сильно, что это было несправедливо. Это я виновен в бедах нашего господина, в том, что нам не удалось достичь того, к чему мы стремились. Ты сказал… нет, он не мог этого сказать. Это мне привиделось: «Если бы в мире была справедливость, которой я добивался, в живых никого не осталось бы. Как можно по справедливости наказать человека за преступление, которого он не замышлял? Ты был прав, когда говорил, что только милосердие справедливо. Я... я прощаю тебе смерть моего сына. Прости мне то, что я хотел мстить. Я... — Гавейн резко замолчал. Он смотрел за мое плечо, и я невольно обернулась. Там никого не было. Глаза рыцаря вдруг загорелись нездешней радостью, он широко улыбнулся. — Ты? Ты здесь? — спросил он.

Я снова посмотрела назад. Там по-прежнему никого не было. Я в испуге схватила его за руку. Рис говорил, что Гавейн бредил по дороге, разговаривал с людьми, которых там не было; кажется, теперь происходило то же самое.

— Гавейн! С кем ты говоришь?

Он озадаченно посмотрел на меня.

— Разве вы не видите? Или… А-а, тогда это конец. Не надо письма. Оставьте только, что я молю Бога о милосердии для нас всех. Рис… — Слуга пал на колени и, взяв другую руку господина, приложил ее к своему лбу. — Рис, братец, прощай. Прощайте, миледи, и, если получится, передайте моему брату, что я его люблю. Да, я иду, — сказал он кому-то, но явно не нам, улыбаясь при этом ясной детской улыбкой. Я продолжала держать его за руку и почувствовала, как напряглись мускулы. Поняла, что он пытается сесть, обняла его и прижала к себе. Услышала, как бьется сердце. Редко, очень редко. Удар. Пауза. Еще удар. Опять пауза. Я ждала следующего удара, но его все не было.