Кровавый корсар - Аарон Дембски-Боуден Страница 71

Ксарл двинулся дальше по коридору, пробираясь под стрельчатыми, взмывавшими к потолку арками из темного базальта. Меркуций с нелегкой душой последовал за ним. На секунду он подумал: а не вонзить ли меч в затылок Ксарлу? Подобное предательство казалось ниже его достоинства… Предательство, но не искушение. Ксарл был свиреп и непредсказуем, несмотря на то что Талос ему доверял. Пророк полагался на него больше, чем на остальных братьев, однако Меркуций всегда считал, что от Ксарла так и несет возможным предательством.

Мысль об убийстве брата вызвала другую, еще более мрачную: сколько раз Ксарл думал о том, чтобы убить его? Меркуций знал, что ответ ему не понравится. Некоторые вопросы лучше было не задавать.

Пока они шли, повсюду вокруг продолжали завывать сирены, обращая свои жалобные голоса к верхним уровням.

Когда они миновали пустые молельные залы, настроение Ксарла испортилось окончательно. Здесь не было ни мебели, ни, что печальнее, добычи.

— Ответь-ка мне на один вопрос, — ни с того ни с сего брякнул он.

Меркуций постоянно оборачивался, ожидая атаки с тыла. Коридор со всеми своими изрубленными мертвецами оставался безмолвным, как склеп. Впрочем, они действительно превратили его в склеп.

— Говори, — тихо произнес воин.

— Когда именно была та великая и славная эра, о которой талдычит Талос? Я все это время находился рядом с ним, как и ты. Я сражался в Трамасском крестовом походе и до крови разбил кулаки о броню Ангелов в черном. Я присутствовал при усмирении Шестьдесят шесть — двенадцать. Я видел, как Малкарион казнил царька той помойной дыры, Райла, и помню, как мы три дня и три ночи транслировали по сети крики его дочери, пока армия бунтовщиков не сложила оружие. И я не помню никакой славы. Тогда наш отец вел себя честно — мы шли в крестовый поход потому, что были сильны, а враг слаб. Мне нравился вкус их страха, и Галактика истекала кровью под нашими ударами. Так когда же, брат? Когда был тот золотой век?

Меркуций оглянулся на второго Повелителя Ночи.

— Это вопрос восприятия, Ксарл. Что с тобой? Недовольство в твоем голосе граничит с гневом.

— Талос. — В устах Ксарла имя наполнилось ядом. — В последнее время я часто задумываюсь: как далеко он намерен зайти в своем ослеплении? Я устал от него. Если он хочет обманывать себя, отлично, это его право, но я не вынесу еще одной лекции о благородном легионе, существующем лишь в его воображении.

— Не понимаю, почему ты именно сейчас решил выплеснуть злость?

Меркуций остановился. Ксарл медленно обернулся. Голос Повелителя Ночи зазвучал глухо от переполнявшей его ярости:

— Потому что после этой дебильной осады мы вступим в бой, который действительно важен, — бой за «Эхо проклятия». И что потом? Талос приступит к своим новым обязанностям. Вознесенный хочет пополнить наши ряды. И кто же будет контролировать процесс восстановления? Талос. Кто станет обучать новичков после того, как имплантирует им геносемя? Талос. Кто наполнит их мозги ядовитой ложью о том, как Император потребовал от нас, великого и славного Восьмого легиона, стать имперским оружием страха? О том, как мы совершали во славу Империума то, на что не решался ни один другой легион? Талос. — Ксарл вздохнул, что было ему совсем несвойственно. — Он вырастит поколение глупцов, разделяющих его заблуждения. Они выйдут из наших рядов — защитники вымышленного правого дела, преемники наследия, которого никогда не было.

Меркуций ничего не ответил. Ксарл взглянул на него.

— Ты думаешь так же, как он, правда?

— Я тоже все видел собственными глазами, Ксарл. И мы действительно были оружием, в котором нуждалось человечество. Я лелею воспоминания о временах, когда целые миры сдавались, едва заслышав о появлении Восьмого легиона на их орбите. Нам никогда не узнать, требовал этого Император от примарха или нет. Но мы были тем оружием, брат. И я горжусь этим.

Покачав головой, Ксарл зашагал дальше.

— Я окружен глупцами.

XIX
НАЕМНИКИ

Вознесенный откинулся на спинку трона. Он прислушивался к шумам стратегиума, просачивавшимся сквозь завесу беспокойных мыслей. Вокруг во всю мощь наяривал тошнотворный оркестр человеческого существования: гротескно-преувеличенный звук влажного дыхания; шелест одежды, трущейся о кожу; шепелявая сухость слов, произнесенных в твердой, но напрасной уверенности, что господа из легиона не услышат.

Вандред, к облегчению демона, вновь погрузился в молчание, прихватив с собой тени эмоций. Вознесенный молился лишь о том, чтобы на этот раз человек канул в небытие навечно, хотя особенно на такую удачу не надеялся. Вероятно, душа прежнего владельца тела свернулась где-то в самых отдаленных глубинах их совместного разума, вынашивая план следующей бесполезной атаки.

Что за тоска…

Взгляд Вознесенного скользнул к обзорному экрану, на котором яростно бурлили метановые океаны спутника Вилама. Луна была их щитом, гарантией того, что неисправные сканеры монастыря-крепости все же не смогут каким-то образом засечь их присутствие на орбите. Вместо того чтобы оставаться в верхних слоях атмосферы с риском быть обнаруженными, Вознесенный ударился в другую крайность. После запуска десантных капсул он отвел «Завет» как можно дальше.

Расслабившись в последние спокойные минуты перед бурей, демон погрузился в собственный разум. Существо попыталось уловить хоть тень воспоминания, запах, по которому оно могло бы найти Вандреда. Не обнаружив даже призрачного следа, Вознесенный мысленно пожал плечами и вновь обратил чувства к вращавшейся внизу планете.

Эта задача была куда сложнее — она требовала полной и продолжительной концентрации. Вознесенный от усилия оскалился, обнажив черные клыки и роняя с челюстей капли кислотной слюны.

Обнаружив цель, демон мысленно потянулся к ней.

Люкориф.

Марух чистил винтовку с натренированной сноровкой, вполуха прислушиваясь к тому, как Септимус отвечает на бесконечные вопросы Октавии.

Если говорить о подарках, то лазвинтовку его товарищ явно выбрал не без умысла: оружие гвардейца для того, кто всегда мечтал вступить в Гвардию. Однако Марух не совсем понимал, что, по мнению Септимуса, он должен делать с подарком. Раб плохо видел, в чем изначально и заключался корень проблемы. Он сильно сомневался, что попадет в цель с расстояния больше двадцати метров. Да, в ближайшее время медали за меткость стрельбы ему не выиграть.

Пес сидел рядом с Марухом. На коленях служителя лежал грязный обрез, а бинты на пальцах казались еще грязнее. Бывший рабочий с Ганга не мог наверняка определить, куда «смотрит» Пес, но, судя по развороту его лица, слепой коротышка наблюдал за Септимусом и Октавией — то есть нагло делал именно то, чего сам Марух старался избежать.