Солнечная тайна Изабель - Анна Лерн Страница 69

— Его Величество ожидает всех гостей в парке, — к нам неслышно подошел слуга и низко поклонился. — Разрешите провести вас.

Мы пошли за ним, а за нами последовали кормилицы с Лукой и Доротеей на руках.

Роскошь этого места бросалась в глаза своей вычурностью и помпезностью. Белый мрамор статуй и фонтанов, ажурные скамейки в потаенных уголках, увитые розами беседки и гроты с журчащими родничками. Парк был настолько огромным, что если не знать всех дорожек, петляющих между зарослями, можно было легко заблудиться. Здесь даже был лабиринты. Большой — из аккуратно подстриженного кипариса и маленький — из кустов лаванды.

Король со своей семьей находился в легком шатре, а придворные и гости расположились на густой травке, сидя на больших покрывалах. Бегали дети, щенки, кое-кто играл в бадминтон, а некоторые рассекали гладь озера на разноцветных лодочках. Идиллия, да и только.

— Ваше Величество, прибыл маркграф Массимо Ногаролла с семьей, — слуга принялся расшаркиваться перед королем, и я удивленно наблюдала за этими телодвижениями — неужели новому сюзерену нравятся такие вещи? Это говорило о многом. Потом он подошел к нему в том же полусогнутом состоянии и что-то зашептал королю на ухо.

— Пусть подойдут, — услышала я неприятно-высокий голос с какими-то женскими нотками.

Мы шагнули в шатер и предстали перед полным мужчиной, который восседал в деревянном кресле, щедро украшенном позолотой. Он был плешив, не смотря на довольно молодой возраст, имел маленькие, пухлые ручки и внушительное брюшко, выпирающее над ремнем, стягивающим камзол.

— Ваше Величество, — Массимо поклонился, а я присела в реверансе, заметив возле него женщину с ребенком на руках. Она была невзрачной, с тусклыми рыжими волосами, собранными в высокую прическу и удивленно приподнятыми бровями такого же цвета. Ее бледная кожа имела нездоровый вид, а блеклые глаза ничего не выражали, словно она витала где-то очень далеко.

— А вот и вы… — король прищурился, разглядывая нас, и как-то странно улыбнулся. — Это ваши дети, маркграф?

— Да, Лука и Доротея, — ответил Массимо и подал знак женщинам, чтобы они подошли ближе. — Господь был милостив к нашей семье и наградил двойней.

— Что ж… это прекрасно… — Евгений поднялся с кресла и подойдя к нам, поцеловал мне руку. — У вас чудесная супруга, ваша светлость. Прошу вас, графиня, вы можете присоединиться к гостям, а у нас с маркграфом есть разговор.

Я снова присела в реверансе перед ним и вышла из шатра, чувствуя, как нехорошие предчувствия снова овладевают моей душой. Возможно, во всем этом я зря искала скрытый подтекст и все мои переживания лишь отголосок тайны, которая поселилась в нашей семье, но все же…

Гости короля мне были незнакомы и указав кормилицам на широкую скамью под сенью жасминовых кустов, я встала так, чтобы мне было видно, что происходит в шатре.

Массимо, гордый и красивый возвышался над королем, так нелепо выглядевшим в своих белых лосинах и зеленом бархатном камзоле с изумрудными пуговицами. Он будто тоже понимал это и нервно расхаживал перед ним, выпячивая грудь.

Но когда он остановился и уставился в нашу сторону, я поняла, что произошло нечто плохое. Муж вытянулся струной, его лицо побледнело, а потом все завертелось, как в дурном сне — за спиной Массимо появилась охрана короля и схватив его под руки повела прочь. Он посмотрел через плечо, и наши взгляды встретились — он улыбнулся и кивнул, словно успокаивая меня, но я чувствовала, как мое горло сдавливают стальные тиски.

И я побежала. Когда между нами оставалось не более трех шагов, меня схватили чужие руки и оставалось лишь наблюдать, как мужа уводят под любопытными взглядами собравшихся.

— Ваша светлость, не стоит так рваться за своим супругом, уверяю вас — там, где он проведет остаток своей жизни, вам не место.

Я медленно повернула голову и увидела надменное лицо Евгения. Он подошел ближе и глядя на меня холодным, изучающим взглядом, продолжил:

— Вы можете остаться на празднике, скоро будет представление для детей.

— Куда повели моего мужа? — наши взгляды скрестились, и он скривился, словно перед ним была не я, а копошащаяся куча насекомых.

— Отпустите ее светлость, — приказал он, и мои руки тут же освободили. — Давайте прогуляемся, мне хочется поближе взглянуть на ваших детей.

Мне казалось, что внутри все превратилось в лед, и я пошла за ним на деревянных ногах, не замечая ничего вокруг.

— Ваш супруг не совсем тот человек, который нужен королевству. Он не надежен. По достоверным источникам, он и герцог Винченцо ди Лавантоли, противодействовали установлению новой, справедливой власти.

Он остановился напротив скамьи, на которой сидели кормилицы с детьми и его пристальный взгляд остановился на Доротее.

— Какая милая малышка… У нее такой необычный разрез глаз… Вы не находите?

— Она похожа на моего покойного отца, — мой голос не дрогнул, но сердце рвалось из груди, а глаза застилали горячие слезы. — Ваше Величество, мой муж ни в чем не виноват.

— Вы можете жить в вашем родовом имении и распоряжаться своими землями в полной мере, но титул и имущество маркграфа переходят под мою юрисдикцию, — процедил он и добавил: — Как вы, наверное, заметили — я и так слишком милостив к вашей семье, поэтому советую вам благодарить меня за эту милость, и каждый день вспоминать в молитвах. Наслаждайтесь праздником, донна Изабель.

Он развернулся и пошел прочь, а я практически окаменела от горя.

— Мы возвращаемся домой, — ровным голосом произнесла я, и кормилицы поднялись, удивленно глядя на меня. — Следуйте за мной.

С прямой спиной и гордо поднятой головой я направилась к выходу из парка, но мои глаза почти ничего не видели из-за слез. Мне казалось, что я умерла, а в моей голове бились полные отчаяния мысли…

…Зачем мне ехать туда, где больше не будет тебя? Зачем мне вообще что-то без тебя? Что я такое без твоей любви? Без твоей поддержки? Без твоего дыхания? Никто, ничто…

Меня сжигала изнутри, рвущая на мелкие куски боль, такая острая и не дающая дышать, что хотелось кричать, выть, плакать… Но мой шаг был четким, а плечи расправленными до такого состояния, что болело между лопатками. Я — маркграфиня Изабель Ногаролла, никому не позволю наслаждаться своей болью. Никогда.