Бродячий цирк - Дмитрий Ахметшин Страница 67

— Ниоткуда.

Ссыпает мелочь по карманам, и блеск монет на полуденном солнце заставляет девушку закрывать ладонью глаза.

— Здесь невыносимо жарко. Как вы здесь сидите? Пошлите куда-нибудь в тень. Вы приехали к кому-то?

— Ни к кому. Приехал посмотреть Испанию.

— Что ж, отлично. Я покажу её вам.

Мужчина выглядит словно сбежавший из резервации индеец в каком-нибудь Лос-Анжелесе. Какая-то юбка, сочетающая все восемь цветов радуги, которая при ближайшем рассмотрении оказывается повязанной за рукава вокруг пояса кофтой; белая рубашка, на которой пуговицы присутствуют через одну, кепка, лихо заломленная к одному плечу. Из-под неё лезут песочные космы. Очки, запутавшиеся в этих волосах, выглядят как мусор в вытащенном рыбаками неводе. Таким же водным сором смотрелась и заткнутая за ухо сигарета, и массивная серьга в мочке уха.

Одно время Анна дружила с пареньком — сыном рыбака, который рассказывал, что водная стихия помимо стерляди и воинствующих краснорожих крабов любит пихать в сети много всего интересного. Находятся куски дерева, вылизанные морем до толщины льдинки. Обломки весел. Старинная керамическая посуда. В тех водах в своё время обитали пираты, и дно полнилось последствиями их деятельности.

— Меня зовут Аксель.

— Серьёзно? — Девушка смеётся. — А меня Анна. Ты, видимо, очень издалека.

Новый её знакомый спрашивает, похоже, не из интереса, а чтобы поддержать разговор:

— Чем ты занимаешься?

От солнца их прикрыл дощатый навес, целиком увитый виноградной лозой. Здесь деревянные лавочки и прямоугольный деревянный стол. Анна мечтает о стакане холодного лимонного чая или хотя бы о бутылочке газировки. О чём мечтает её новый чудаковатый знакомый она не знает — слишком непроницаемо его лицо.

— Помогаю отцу.

— Он… дай угадаю… он, наверное, выращивает виноград и дыни где-нибудь за городом. А сюда ездит улаживать с продажей, и всякое такое. И заодно покатать дочурку по магазинам. Он такой, — Аксель раздвинул руки, — такой внушительных размеров фермер.

Анна улыбается:

— Почему ты так решил?

— Ты такая, как будто выращенная на грядке. На солнце, и воды знала вдоволь, — Аксель переждал её улыбку и продолжил, уставив глаза в землю: — А может быть твой отец рыбак? Впрочем, я не могу так вот сразу угадать. Я был в порту, потому что большая часть пивнушек находится именно там, и подумал, что здесь, должно быть, город рыбаков. Наверное, они просто хотят пить пиво и вино, не отрываясь от работы. Я бы тоже, наверное, выбрал такую работу, родись я в этих краях.

Анна покачала головой.

— Нет. Не рыбак и не фермер. У нас здесь есть ещё, например, извозчики. А в получасе ходьбы, за городом, лошадиная ферма. Но нет, ты всё равно не угадаешь. Хотя, можешь попробовать поспрашивать у людей про старика Жозе. Его знают все. Мой отец уникален!

Аксель смерил её снисходительной улыбкой.

— Я не говорю по-испански. Немного по-французски.

— Какой твой родной язык?

— Родной?

— Родной. Native.

— А, Польский. А ещё русский. Волшебный язык. У меня русский друг, когда мы с ним разговаривали в самый первый раз, казалось, что на одном и том же языке. Но на самом деле он не понимал меня, а я его, — смеётся. — Хотя отдельные слова, представляешь, знакомые. И фразы так же строятся. Чёрт знает что. Сейчас уже такого нет: он выучил польский. А раньше — раньше это звучало очень весело. Может, пройдёмся?

Улицы здесь все текут к морю. Во всяком случае, главные. Побочные же — как непослушные дети, носятся вокруг, шныряют между ног у прохожих (в прямом смысле: не сразу поймёшь, является ли этот зазор между домами улицей или же это просто зазор), глазеют на тебя внимательными кошачьими глазами. Дома возведены из песчаника (на въезде в город каждый может полюбоваться карьером, давшим течь подводным водам и выглядящим как пересыхающее озеро), со скошенными крышами, такими крутыми, что даже голубям не остаётся ничего, как рассаживаться по пучкам проводов, что развешены всюду. Всё это смотрится как продукт творчества какого-нибудь малыша в песочнице. Первые этажи в разводах граффити, умыты солёным ветром, а сточные канавы хрипят и плюются мусором.

— Здесь у нас далеко не туристический центр, — говорит Анна не то с гордостью, не то извиняясь. — Есть пляж, но мало кто горит желанием купаться рядом с портом.

Каждый встречный здесь носит тёмные очки, а под ними можно разглядеть, набухшие, почерневшие от солнца веки. Сейчас солнце уже кренится к закату, и далеко не так жарко, как в полдень. Лениво несут свои громоздкие панцири автомобили, надрывно хрипят они клаксонами. Обильно потея и налегая на педали, кочуют из тени в тень велосипедисты, в своих белых панамках они похожи на передвигающиеся шампиньоны.

Аксель совал свой нос во все патио, куда он только мог проникнуть. Наблюдал, как в утопающих в зелени дворах под навесами старики играют в шашки и как воздух над ними расцветает зычной речью, в которой (даже для незнакомого с языком уха) угадываются сальные шутки. Здесь же неподалёку бабульки читают книги в мягких обложках и присматривают за детьми, практически голыми и загорелыми до черноты. После того как любопытные взгляды обращались на него, шёл к следующему закрытому двору.

— Так чем ты занимаешься? — спрашивает Анна — Кроме этих твоих фокусов…

— Тем и занимаюсь. Блуждаю по земле, показываю что-то забавное тут и там.

Аксель рассказывает ей о кочевой жизни. Анна решает, что он ей нравится. Так ловко ворочать языком и так многозначительно и слегка холодно молчать не мог никто из её знакомых парней.

Прервавшись на полуслове, Аксель останавливается возле какого-то переулка, возле ржавой сетки с распахнутой настежь дверью. Делает приглашающий жест:

— Прошу, мадмуазель. Здесь мой любимый бар без крыши.

— Уличный бар, — смеётся Анна. — Так говорят.

— Кто говорит? — возмутился Аксель и тут же великодушно разрешил: — Пусть говорят… Осторожнее, здесь нужно перешагивать.

Переулок, откровенно говоря, не самый чистый. Ветер с главной улицы набивает сюда всякий сор. Двери квартир столпились вокруг безмолвным почётным караулом, уставившись в пространство заляпанными глазками. Старая, отслужившая своё мебель громоздится рядом с ними причудливыми наростами. Стены исписаны граффити, робко франтят на каждом шагу выцветшими красками. Хрустит под ногами битая посуда. Эта улочка перпендикулярна пляжу и не продувается морскими ветрами, так что запахи могут копиться здесь неделями, и даже тротуар кое-где мокрый от два дня назад прошедшего дождя.

— Хочешь музыки? Или, может быть, кофе?

Аксель остановился возле размашисто и своевольно нарисованных на стене музыкальных автоматов. Над ними, залезая полукругом на ближайшую дверь, синей краской был изображён дискотечный шар.