Иные города - Нина Линдт Страница 61

Ледяная дрожь пробежала по телу. Они были одни на улице. Его взгляд не обещал ничего хорошего. Ведь говорил же ей Цезарь… А она все не верила. А демон действительно опасен.

Граф в одно мгновение оказался рядом с ней, схватил за плечи и уставился своими черными глазами в ее расширенные зрачки. Девушка сделала движение, чтобы вырваться, но он тихо приказал:

— Смотри.

Против своей воли Настя окунулась в черноту его глаз. И была поражена, когда неожиданно перед ней замелькали разноцветные картинки — с такой скоростью, что она едва успевала понять, что именно видит.

Разводились мосты в Санкт-Петербурге, северное сияние вспыхивало где-то над снежной пустыней, щелчком раскрывался бутон розы в саду Версаля, крылья маленькой колибри жужжали, пока она замирала в воздухе, стрелка часов на площади в Праге сдвигалась на деление, дельфин выпрыгивал из воды, корни деревьев ломали кладку древнего храма, на край листа капала дождевая капля… и разбивалась…

Он соединил ее пальцы со своими и крепко сжал: скрип пера по листу бумаги, шорох песчинок в песочных часах, шуршание разворачиваемого пергамента, удар стилом по глиняной табличке… Звуки и образы сменяли друг друга часто и ярко. Ее зрачки расширились, она видела так много всего, словно одновременно была в тысяче мест. Слышала столько, словно оказалась в некоей вселенной, где хранились звуки. Или же он и был этой Вселенной, где хранилось время? Меч, вонзающийся в тело рыцаря, самолет-бомбардировщик, сбрасывающий смертельную ношу, женщина в муках родов, первый крик ребенка, кисть художника коснулась холста, пышная юбка танцовщицы взлетела вверх, мужчина и женщина слились в единое целое. Она вздрогнула. Его глаза превратились в две черные дыры, и там мелькали звезды, а может, вспышки памяти. Миллиарды образов. Бесконечность воспоминаний.

— Что ты видишь?

— Все, — выдохнула она.

Он улыбнулся, и его глаза приобрели привычный вид.

— Что ты понимаешь?

— Это хорошо. — Настя смотрела демону в глаза. — Все это — хорошо.

— А смерть? Страдания? Войны? Болезни?

— Кажется, это часть всего. Смерть — часть жизни.

— Вы не знаете другого пути. — Он отпустил ее.

— Кто ты?

— Я как время, которое открывает правду или скрывает ее. Я — знание и смерть всему.

— Тогда чего ты хочешь?

— Стать ничем. Я — смерть, которая не может умереть. Никогда. Я вечен.

— Наверное, это неплохо, быть всегда.

— Нет, это невыносимо. Время преследует меня. Я хотел бы остановиться, но я не в силах, пока не пойму.

— Что?

Он не ответил. Она помолчала.

— Ты знаешь, когда я умру?

— Да. Не хочешь узнать?

— Нет. Пока нет. — Настя поежилась. — Ты когда-нибудь любил?

Его бровь иронически приподнялась.

— Демоны не могут любить.

— Но как? Любовь — разве это не основа всего?

— Нет, конечно. Это человеческое оправдание своих низких страстей.

— А разве не существует абсолютной любви?

— Нет ничего абсолютного, кроме абсурда.

— Я тебе не верю.

— Ты абсурдна. Разговаривать о любви с демоном — абсурд, Настя.

— Ну не с ангелами же о ней говорить.

Демон расхохотался. Она с облегчением почувствовала, что он снова стал графом Виттури.

— Пойдем, внезапно смертная и абсолютно смешная, у тебя еще есть время все узнать самой.

Кто же он? Настя шла рядом с графом Виттури по городу, в раздумьях кусая губы. Дьявол, демон, смерть, время? Как ни назови, во всем обреченность. В любом имени слышится крах жизни и вопль бессмертия. Не потому ли он слегка презирает все вокруг и не любит никого? Так проще. Так не привязываешься к преходящему. А она сама? Разве граф не прав в том, что не любит она его вовсе, всего лишь страсть тянет ее к нему, как магнитом. Низкое вожделение к его телу. Девушка украдкой бросила взгляд на своего спутника.

Каждое движение демона было устремлено вперед, он напоминал ей греческие и римские статуи спортсменов, воинов и воинствующих богов. Мятежная черная шевелюра, взгляд, полный вызова окружающему миру. Он чеканил каждый шаг так, что, кажется, на асфальте должны были остаться следы.

Надо быть благоразумнее, решила вдруг она. Раз запретили с ним сближаться, значит, надо держать его на расстоянии. Ведь так лучше для нее, так спокойнее. Чувства не кипят, все внутри не переворачивается, не обрывается, не замирает сердце, когда он нечаянно задевает ее рукой или взглядом. Нельзя, значит, нельзя. Даже маленькие дети это понимают. Почему же так трудно уложить это понятие в своем сознании?

В сумерках города, при свете фонарей, ощущение его присутствия заполняло все пространство. В солнечном сплетении горела необходимость выяснить все, как-то уравновесить их чаши, но она боялась даже слово вымолвить. Граф вдруг остановился, она тоже. Они стояли у входа в маленький парк рядом с Пасео-де-Грасия. Граф Виттури открыл чугунные ворота и легким наклоном головы пригласил ее следовать за собой.

Под ногами заскрипел песок, они дошли до скамейки и сели. В окнах домов, выходивших в парк, уютно горел свет. Демон смотрел на эти золотистые квадраты окон и, казалось, видел все, что происходит за ними.

Настя устало прислонилась спиной к спинке скамьи.

— Азазелло… — тихо произнес граф.

Настя почувствовала, как от страха примерзает к скамейке. То ли Азазелло ждал их здесь, то ли явился на зов графа, только из тени дерева вдруг появился демон, тот самый, что уже встречался ей однажды. Его красные глаза с вертикальными зрачками бегло оглядели ее и, не мигая, уставились на графа. Тот сидел, положив руки на спинку скамейки, как развязный франт на прогулке в парке.

— Ты передумал? — спросил Азазелло.

— Нет.

— Тогда зачем звал? — Азазелло обнажил желтые клыки.

— Чтобы еще раз напомнить. И предупредить. Не делайте того, что задумали. Вы разрушите все.

— Мы разрушим мир, который нас не устраивает. И создадим новый. С нашими правилами. Если ты не с нами, тебе в нем места не будет.

— У вас нет сил, чтобы создать новое. Вы лишь разрушение. И она тоже.

— Ноктурна родит то, что сможет создавать, это будет новая сила.

— А ты уверен, что оно захочет считаться с вашими желаниями?

Азазелло на миг замер, в упор глядя на графа.

— Мы знаем, что так будет. Он знает.

— Он… Да он растерял последние остатки былого величия!

— Замолчи, Самаэль! Всегда был гордым, считал себя иным, лучшим, а закончил так же, как и мы! Изгоем! С кем якшаешься? С низкими тварями, с людьми! — Азазелло плюнул в сторону Насти. — Что тебе в ней, Самаэль? Это же прах от праха земного, пыль, озаренная каплей сознания. Она же ничто: смертная, чья жизнь для нас лишь миг. Девчонка!