Обреченная - Татьяна Серганова Страница 57

Дойти до дивана просто нет сил и возможности, уж слишком велико желание.

Кто из нас рычал-стонал, было не понятно, все звуки, как и мысли, смешались в один огненный хоровод. Феникс не просто горел, он пылал внутри всплесками лавы. С рыком стиснув её в руках, уже через секунду прижал к стене. У Соколова проснулся древний инстинкт зверя, пусть и сам по себе этот внутренний зверь был благородным Птахом, дорвавшимся до своей самки, за обладание которой он мог сейчас спалить любого, или даже разорвать. Он и сам не ожидал такой реакции от себя и от своей сущности. А истинный Феникс внутри бесновался и вторил с ошалевающим клёкотом — «Моя!»

Да, его. Пусть горит всё в истинном огне. Но даже в этом огненном безумии, когда все его существо стремилось только к обладанию и удовлетворению похоти, Дима всё равно понял, что не отпустит её. Не сможет. Если надо последует за ней на край света, но это всё потом…

Мало…

Огонь всё бушует в крови, требуя большего прямо сейчас в это секунду… и невозможно ждать, нереально остановиться хоть на секунду, чтобы перевести дыхание, глотнуть воздуха.

Не прекращаемый ни на мгновение поцелуй, что лишал рассудка и хоть какого-то здравого смысла. Да и какой здравый смысл может быть, когда два человека сгорают от неудовлетворённого желания. Каждое прикосновение и каждый стон находили отклик и ещё больше подогревали страсть.

На одежду нет времени. Сарафан задрался выше, его брюки сползли вниз.

Они были как два голодных зверя, выпущенных на свободу, и вдруг обретших долгожданную пару. Если бы Дима не знал, к какому виду магии обращается Настя, он бы подумал, что она из рода Жар-птиц. Потому что только огненные натуры отдаются настолько пылко и отчаянно, как последний раз в жизни.

Соприкосновение обнаженной кожи, что ударило по натянутым нервам намного сильнее электрического тока в сотни тысяч раз.

Коснуться везде и всюду. Провести руками по всему телу, быстро, рефлекторно, нигде не задерживаясь ни на секунду. Ибо промедление сейчас подобно смерти.

Рука переместилась ниже и коснулась внутренней стороны бедра.

Настя вскрикнула, изогнулась в его руках и что-то бессвязно прошептала, стоило только его пальцам проникли внутрь, слегка растягивая напряжённые мышцы женского естества. А бёдра стали двигаться в такт его движениям.

Готова… уже влажная и такая горячая.

Страстный и даже жёсткий поцелуй, словно печать на её губах — «И всё-таки, моя!»

А сердце словно отсчитывает время до этого момента полного слияния.

Сладкий миг «до»… не секунда, всего лишь мгновение.

Взгляд глаза в глаза и весь мир словно замер вокруг них…

… быстрое проникновение и судорожный вздох…

Он до боли прикусывает губу, чтобы сдержаться.

… как же узко… как же сладко и одуряюще чувственно…

И как сдержаться, когда инстинкты просто вопят о парочке резких движений и сладком пике? Вот она убийственная смесь — страсть и боль в одном флаконе.

Нет, нельзя.

… первое движение, выбивает воздух и покрывает всё тело испариной. Это не наслаждение… это просто нельзя описать словами. Всё то, что было до неё, лишь жалкая пародия на секс, по сравнению с теми ощущениями, что сейчас сжигали его изнутри.

… второе, третье…

Дима опустил голову и прижался губами к пульсирующей жилке на её шее. А собственная кровь бешено стучала в ушах, а горло болело от надрывных стонов и сухости …

Как же чутко она реагирует на его движение, как сладко выгибалась и прижималась всем телом… как впивается ногтями в кожу на его спине. Но эта боль не отрезвляет, а наоборот ещё больше сводит с ума, культивируя и подыгрывая древним инстинктам хищника.

Впервые за долгое время, Колдуну кажется, что он сейчас просто сгорит на своём костре вожделения. Дима уже не считает движения, всё быстрее врываясь в её податливое девичье тело.

Невозможно и просто нереально. Он уже не контролирует ни чувства, ни движения, ни что либо, просто сторонний наблюдатель, который только и может, что купаться в этих одуряющих, сводящих с ума ощущениях.

Пот застилал глаза, но Феникс всё равно не мог отвести взгляд от её лица, бессознательно замечая и фиксируя каждую деталь — прикушенная губа, когда она пытается сдержать крики, судорожные вздохи-стоны, пылающие глаза с поволокой страсти.

А бешеный ритм всё нарастал, стремясь к заветной цели удовлетворения, что уже была так близко. И Настя уже не сдерживалась, так же, как и он, потеряв контроль над телом.

И вот он долгожданный, упоительный миг ожидания, когда все мышцы словно стягивает в тугой узел сплошных нервов.

Взрыв…

И одновременно с его рыком, кричит и Настя.

Нет, это был не один взрыв. А сотни тысяч, что сотрясали его тело.

Вместе… он чувствовал, как сжимаются внутренние стенки её лона, усиливая наслаждение до каких-то невероятных, заоблачных высот.

А следом приходит вкус…

Что-то утончённое и безупречно-изысканное, но такое неповторимое и удивительное. Тут и кисло-сладкий десерт из взбитых сливок и сложного сочетания цитрусовых, ванили и имбиря. Лёгкий, воздушный и невероятно нежный, он словно таял на губах, наполняя его резерв до максимума… и отдалённый запах расплавленного воска и луговых цветов.

Он ещё сам не верит в то, что чувствует.

Ведь этого просто не могло быть. И это тогда, когда он уже вытравил из памяти ту безумную ночь…

Но сущность и истинного Феникса нельзя обмануть.

Они знают. Они помнят. И сам Колдун не сомневается, что это именно ОНА.

Дима слегка отстранился и взглянул на девушку с крепко зажмуренными глазами, рассматривая, как яркие огненные блики рисуют невероятные узоры на её коже.

Разве может быть что-то красивее и желаннее?

Впервые в жизни ему хотелось стать другим.

…поэтом, чтобы сложить оду о её красоте;

…художником, чтобы запечатлеть на безликом холсте это сладкое мгновение;

…певцом, чтобы спеть о том, что она прекрасна;

… а может быть скульптором, чтобы показать всё совершенство её тела.

По сути всё равно кем. Но уж точно не Колдуном, что только и может, что обладать ею… касаться… целовать… ласкать.

— Ну, здравствуй, Незнакомка, — прошептал Дима, всматриваясь в её лицо.

Но, вот что он точно не ожидал увидеть, так это испуганный, затравленный взгляд, полный страха и какой-то щемящей тоски.