Вселенский расконвой - Феликс Разумовский Страница 53

– Ну так и давай, брателла, осваивай, – рассмеялся Мочегон. – Кто у нас, блин, пабилсаг [58], Полный Орел и маршал в натуре? А мы таким делам вовсе не обучены и кроме мордобития никаких чудес.

– Да я бы рад, только никак, – сразу сник Нинурта. – Ларак надо поднимать, исконную родовую вотчину. На светлую память Хозяина наплевать никак не могу [59].

Ловко отмазался, с чувством – и впрямь Полный Орел.

– А я возьмусь, пожалуй, – взглянул на Тота Исимуд. – Опыт есть, кадры тоже. Проверенные кадры. Шурина своего Зяму, тьфу ты, Шу, возьму, сына его Осю, вот черт, Геба, подключу. Никак, мать его ети, не могу привыкнуть к новым именам.

Да, похоже, бури и катаклизмы сделали из бедного Исимуда хронического трудоголика.

– Ну вот и отлично, – возрадовался Тот. – А вы говорите, влажность, как в вагине. Шамаш, дружище, давай-ка домой.

– Не ссы, лягуха, болото сухо, – громко, ни к кому конкретно не обращаясь, объявил Гибил, фыркнул и сделал знак Энлилю: – Дядюшка, ку-ку. Как спалось?

Знак был очень неприличный, сексуального свойства.

– Я те покажу, сволочь, ку-ку, – грозно отреагировал Энлиль. – Вот погоди, сядем, костями срать будешь.

– Когда мы сядем, ты у меня ляжешь, – не дал сына в обиду Энки. – В свою любимую позицию, на брюхо. А сейчас заткни лучше пасть.

Назревала, как нарыв, очередная драка, однако Тот не вмешивался, молчал, ибо мыслями был далеко – в горах Тибета. Там молодой, но перспективный посвященный Рама вовсю уже осваивал наследие ассуров – изучал их храмы, расшифровывал язык, углублялся в тайные подземные коммуникации. И теперь, благодаря трудолюбивейшему Птаху, можно будет отправиться туда и приникнуть к этой сокровищнице, к этому кладезю знаний, потому как знания – это сила, а истинная мудрость бесценна…

Скользил гравикар, урчали моторы, тянулись болота под крылом. Анту все смотрела в тарелку иллюминатора, качала головой и вслух выражала неудовольствие:

– Ну и грязнота. Ну и мокрота. Страх. Эх, был бы жив покойник Ан, он бы не стерпел. Он бы не допустил. Потому что был как скала…

Много лет спустя

– Прошу садиться. – Тот властно кивнул, поперхал горлом и первым сел за т-образный, правильно накрытый стол. – Итак, начнем.

Правильно – это с икоркой, рыбкой, буженинкой, красным и белым, томленым и печеным. И конечно же, с курительницами, в коих дымилась тринопля.

– Да, дело не терпит, – сказал Шамаш. Красноглаз икнул, Мочегон взглянул на карпа Ре и облизнулся, Имхотеп, Таммуз, Гиссида и Нинурта промолчали. Слово-то оно, как известно, кубаббара, а молчание – золото. Особенно когда слов нормальных уже и не осталось, а есть только ругательные – по-черному да по матери.

Дело происходило в Ниппуре, в святилище Тота, в Главном Сакральном Зале Памяти Ана. Все как положено – гигантский размах, резные колонны, идейно-величественно-воспитательные барельефы на стенах. Центральное место занимала композиция «Ан, Тот и муркот». Ан, само собой, могучий и добрый, муркот оскалившийся и верный до конца, Тот тихий, задумчивый и как бы не в себе, с любовью обвивающий зверюгу за шею. Горели священные огни, отражались от позолоты и полировки, курился благовонный черный дым, клубами поднимался к потолку. Обстановочка была торжественной, возвышенной, настраивающей на прекрасное. Самой располагающей.

– Значит, так, – начал Тот и вилкой загарпунил ломтик рыбы. – Проблему муссировать нет смысла, все в курсе. Прошу высказываться, и по существу. Жду конструктивных предложений.

Вся пища в храме была благостной, деликатеснейшей и преисполненной гармонии. Совсем такой, один в один, как любили ее Ан и муркот.

– А че тут особо думать-то? – хмыкнул Мочегон и ловко ткнул ножом в бараний бок. – Кончать гада. Показательно и мучительно. Медленно и печально. Чтоб другим было неповадно.

Они сидели ввосьмером в мужской компании, без ханумака, игрищ и баб, а также прочих излишеств. Да и какие тут могут быть бабы, когда идет собрание Центрального Совета, причем не просто Центрального Совета, а Главсовета его Старейшин. Богов наимудрейших, провереннейших, славных, с достоинством определяющих реалии мира. Сейчас же речь шла о Магане – Поднятой земле, черт бы ее драл. Дела на берегах Нила шли плохо, из рук вон. Вначале кто-то привязал за хвост кобру в купальне Птаха, и та ужалила его в пах, с летальным исходом. Не успел его шурин Шу взять законную власть в свои руки, как ослеп, оглох, потерял все волосы и отправился в рай – кто-то траванул его ядом из белладонны, крысняка, ртути и калистого циания. Кто-кто – скоро стало ясно, что это сынок его, Геб. Тот, оказывается, влюбившись в свою мать, красавицу Тефнут, изнасиловал ее, отравил отца и, заняв его трон, возомнил себя пупом земли: вот уже месяц с лишком как не засылает в общак. Более того, всех гонцов и доверенных шлет без разговоров на хрен. А в Египте-то сейчас самая лафа, месор-месяц [60], собирают, небось, к гадалке не ходи, очередной урожай. И все – мимо кассы.

Да, как-то очень нехорошо было там, на берегах Нила. Впрочем, здесь, на берегах Тигра и Евфрата, было тоже не очень – стабильность в регионе подрывали на корню драчливые наследники Ана, к тому же невероятно похотливые. Собственно, гиперсексуальный мотив был здесь из основных – Нинти спала со всеми, и не всем это сколько-нибудь нравилось. Энки бешено ревновал ее к Энлилю, Гибил – к Наннару, Мардук – к Ишкуру, в результате чего возникали драки, потасовки, свалки и побоища. В людных местах, в рабочее время, кроваво-травматичные, с применением колюще-режущего. Причем дело уже не ограничивалось масштабами семьи – организовывались партии, клубы по интересам, сборища энтузиастов, кодлы, грядки, банды. Все Междуречье теперь уже не пахало в поте лица, а, разбившись на два фронта, выясняло отношения. И если глянуть в корень, из-за чего? Из-за какого-то там слизистого, вибрирующего канала, в котором постоянно сыро? С этим нужно было немедленно кончать. Решительно и бесповоротно. Раз и навсегда. А иначе канал этот окажется страшней Потопа…

– Отличная мысль, – одобрил Красноглаз, рыгнул и щедро положил себе копченой оленинки. – А затем, когда рулить в Ебипте будет некому, мы и задвинем туда наших клоунов. Одного вниз, в Дельту. Другого наверх, к Порогам [61]. И пусть побеждает дружба. А с поблядушкой этой надо поговорить. Крепко. Чтобы не совалась. Вернее, чтобы не совала. В Ебипет же съезжу лично и напомню кое-кому, что общак, блин, в натуре, это дело святое. Мочегон, Таммуз, Гиссида, корешки, вы со мной?