Бродяга Гора - Джон Норман Страница 48

— У нас нет выбора, — отвечал другой.

— Не стоило нам все это затевать, — подал голос еще кто-то, — Хотели сэкономить, а нажили крупные неприятности.

— Верно, — поддержали его другие.

Мои глаза слезились от дыма. Набат уже давно смолк, народ тоже в основном безмолвствовал. Зато отлично был слышен шум и треск пламени.

— Нам преподали хороший урок, — сказал кто-то.

— Поликрат владеет Викторией, — подхватил кто-то еще.

— Верно, — согласился другой.

Я повернулся и медленно пошел прочь с пристани, направляясь назад, к таверне Тасдрона.

В голове моей теснилось множество мыслей.

Я видел, как свободную женщину Виктории раздели, проявив к ней не больше снисхождения, чем к клейменой рабыне, и она, нагая, на коленях перед пиратом, собственными руками на глазах у сотен сограждан завязала на своей голове узел покорности. Я был свидетелем трусости, безволия и покорности с одной стороны и беспримерной наглости с другой.

Пираты захватывали женщин, грабили склады, поджигали здания, а граждане Виктории, имевшие огромный численный перевес, сносили все это с безропотностью обреченных. Они предпочли не драться, а откупиться, заплатив дань.

И еще я размышлял о сделанном мною открытии: О том, что я, оказывается, хочу владеть мисс Беверли Хендерсон. Именно владеть, как землянин может владеть парой сапог, свиньей или собакой, а житель Гора — тарном, домашним слином или существом еще более ничтожным и низким. Рабыней.

— Не надо! — крикнул я человеку, который скрючился над мечом, приставив его острие к собственному животу. — Нет!

Прежде чем он успел хоть как-то отреагировать, я прыгнул и ударом ноги выбил у него меч. Клинок, успев все-таки скользнуть вверх и разрезать его тунику, со звоном покатился по темной улочке. Человек упал на колени. Его вырвало, но он потянулся за своим мечом, схватил его снова, шатаясь, поднялся на ноги. В ярости он прорычал:

— Кто ты такой? Зачем ты лезешь не в свое дело?

Самоубийца двинулся на меня, выставив перед собой меч, однако я приметил, что клинок дрожит, и ему даже пришлось взяться за рукоять обеими руками. Острие смотрело прямо на меня, но я не отступил, уверенный в том, что удара не последует.

Так и вышло. Опустив меч, незнакомец попятился, сполз, сотрясаясь от рыданий, по каменной стене и, уже сидя у ее подножия, обхватив голову руками, повторил свой вопрос:

— Кто ты такой? Зачем лезешь не в свое дело?

— Да хоть бы затем, чтобы сказать: если уж тебе приспичило проткнуть кого-нибудь мечом, так неужели ты не можешь найти другое брюхо?

— Дай выпить, — простонал он.

— Неужели дошло до этого? — спросил я. — А как же слава, честь, сталь?

— Мне нужно выпить! — угрюмо повторил человек.

— Я только что вернулся с пристани, — сказал я. — Ты как и все прочие в таверне Тасдрона, не мог не слышать набата.

— Мне нет дела ни до какого набата! И в порту мне делать нечего!

— Однако из таверны ты все-таки ушел, — заметил я. — Хочешь сказать, что направлялся вовсе не в порт?

— Я все равно ничего не мог поделать! — прохрипел он, — Ничего!

— Мутит, да? Гляжу, ты вышел из таверны не в лучшем виде. Но почему-то оказался на улице, ведущей к порту.

— Я упал, — проворчал мужчина. — Я не мог даже идти.

— Не можешь — не надо. А хочешь узнать, что произошло на пристани?

— Какая разница? От меня все равно никакого толку.

— Нет, ты все-таки послушай. Там, у пристани, причалили две пиратские галеры. Пираты, числом чуть поболее полусотни, под началом известного Поликратова подручного Клиомена…

— Я не хочу слышать об их делишках!

— На виду у сотен жителей Виктории они разграбили и пожгли портовые склады. Прямо на глазах у сотен негодующих, но отчаявшихся, дрожавших от страха людей они, с наглым смехом потешаясь над ними, творят все, что им заблагорассудится. Со свободных женщин срывают одежду и привязывают их к судовым бортам, чтобы потом обречь на ношение пиратских ошейников.

— Ошейник для женщины — самое подходящее украшение, — хмуро заметил мой собеседник.

— Может быть, но чей? Неужели ты, подобно этим трусам, с готовностью уступил бы свою женщину первому попавшемуся насильнику? Выходит, Поликрат с Клиоменом настоящие мужчины в отличие от тебя и прочих местных ротозеев. Ты находишь справедливым, чтобы лучшие красавицы Виктории стояли на коленях у ног пиратов, вместо того чтобы валяться у твоих ног?

Он со стоном обхватил голову руками.

— А мне-то думалось, — продолжил я, — что именно такие мужчины, как ты, способны внушать настоящий ужас, и, значит, робеющие перед плетью, готовые пресмыкаться рабыни должны бояться их больше, чем любых пиратов.

— Дай выпить! — прохрипел он.

— Но, оказывается, ты так боишься Поликрата с Клиоменом, что готов уступить им и женщин, и все прочие богатства своего города.

— Я родом не отсюда.

— Мало кто из жителей Виктории является здешним уроженцем, однако все они постоянно живут здесь. Кто, если не мы, — настоящие граждане Виктории?

— Мне плохо…

— В порту пираты нанесли оскорбление всему городу и его жителям, потому что горожан некому было возглавить. Я видел сотни людей, толпившихся у причалов, но не решавшихся воспрепятствовать грабежу, потому что у них не нашлось вождя. Наглые, тщеславные, безжалостные разбойники заставляли свободных людей грузить награбленные товары на разбойничьи суда! Я видел, как люди, чье добро расхищали или просто уничтожали ради потехи, не осмеливались поднять в свою защиту не только руку, но даже и голос. В порту до сих пор не продохнуть от дыма, а некоторые строения еще полыхают.

Он молчал.

— Кого там не хватало, так это тебя, — сказал я.

— Что ты ко мне цепляешься?

— Как-то раз в таверне Тасдрона ты спас мне жизнь. Разве я не вправе в ответ спасти твою?

— Коли так, значит, мы квиты, — с горечью промолвил мужчина. — Больше никто из нас никому ничего не должен. Ступай своей дорогой и оставь меня в покое.

— Я заметил, что Глико, не последний человек в купеческой гильдии Порт-Коса, в последнее время постоянно вел с тобой какие-то разговоры. И хотя содержание ваших бесед мне, конечно, неизвестно, можно предположить, что он, опасаясь объединения пиратов востока и запада, уговаривал тебя принять участие в каком-то плане, имеющем целью воспрепятствовать этому объединению.

— Голова у тебя, вижу, варит…

— Однако, как я понимаю, все уговоры оказались тщетны.

— Я ничего не могу для него сделать.

— Позволь заметить, что раз уж он счел нужным обратиться по такому вопросу именно к тебе, значит, у него были на то основания. Видимо, люди помнят о твоем мужестве и воинском искусстве.