Веслом по фьорду! - Андрей Белянин Страница 45

Дождь щедро поливал толстые пальмовые листья, украсившие некое подобие навеса. Лейтенант, человек дисциплины, мгновенно заснул на более-менее сухом месте. Шакарра, поковырявшись в зубах, напустил на себя важный вид и сверкнул на единственного слушателя белками выпуклых глаз.

— Ты готов слушать, о белый человек?

— Угу! — радостно ответил рыжеволосый, проверив, на месте ли меч. — Только помедленнее, сказку я люблю представлять в мельчайших деталях. И если понадобится, если я что-то не расслышу или не пойму, сможешь повторить?

— Да-а, передо мной настоящий слушатель! — Зулус отвесил викингу почтительный кивок. — Разумеется. — И уточнил ещё раз: — Готов слушать, белый человек?

Славянин надулся:

— Я серьёзно.

— Хорошо.

РАССКАЗ ЗУЛУСА

Когда-то давным-давно землю населяли танцующие народы. Не было племён, не было вождей, был только танец. Везде, куда бы ни пришёл человек, его встречали музыка, звонкие ладони братьев и сестёр и ровные площадки, на которых творились чудеса. Танцующие народы были стройными, здоровыми, весёлыми. Их дети танцевали в материнских утробах, а в лесах то же самое вытворяли слоны, мартышки и прочие твари. И предки зулусов тоже были отличными танцорами. Но скоро власть захватили военные вожди и шаманы. Они презирали танец и отобрали у людей эту радость. Они хотели править, богатеть и прославлять себя. Первое, что придумали вожди и шаманы, — объявить танец священным. Теперь танцевать могли лишь шаманы. Людям стало нечего делать, и им велели охотиться, пасти скот и воевать. Хижины правителей переполнялись от вещей, а шаманы присваивали жертвы, принесённые богам. И тогда небо, искренне любившее истинных танцоров, спрятало у себя последних, кто ещё помнил и чтил волшебные движения под музыку. Много детей родилось с тех пор, и много умерло стариков, и появились пустыни. Племена воевали, делили землю, скот и воду. Только небо никто не делил, оно высоко, даже птицы, и те сидят на камнях и ветках. И разгневалось небо, и не стало давать дождя. Умирали племена, страдали животные, леса расступались перед вечными песками. Не родились дети, и стариться было некому…

Но долго висеть над мёртвой землёй скучно. Небо подумало и разрешило лучшим плясунам — зулусам — сойти на землю и попытаться вернуть мир к истокам. Было сказано племени: вот вам руки и ноги, что сгибаются и разгибаются, вот вам тела и уши, встаньте же и танцуйте!

Шакарра замолчал.

— Я рассказал эту повесть, — задумчиво заговорил он, — в краале, в день, когда наши воины вырезали влиятельный клан племени коса и принесли вождю головы врагов. Вождь объявил, что сказка оскорбила его честь и честь его предков. Ну и шаман тут как тут, задрожал, оскалился, не нужен нам такой гриет, боги, мол, не одобряют. Кончилась моя карьера изгнанием, и всё шло к смерти в пустыне. Но по пути встретился египетский караван, и на берегу Нила я был продан купцам-арабам — так у меня началась совсем другая жизнь… Ну и?

— Хррр…

— Всё ли ты расслышал, белый человек? — Зулус широко зевнул [57], возвращаясь из воспоминаний в сырую ночную действительность.

— Можно тебя кое о чём попросить? — полусонным голосом отозвался Гуннар. Он отвернулся от Чаки и вот-вот готов был вырубиться. Свежий воздух и трудный день сделали своё дело.

— Попроси…

— Почеши мне спину, пожалуйста. Ниже, ниже, ещё ниже… [58]

* * *

Ему снился северный рай.

Хороводы тающих айсбергов, чёрные вершины, стыдливо прикрытые снежными подушками. Он брёл через цветущие сады на берегу Хардангер-фьорда, спускался по ржавым камням к воде и видел её обитателей: смешных пупырчатых крабов и жирную форель.

Потом увидел траву, а в траве дорогу, что привела к длинному дому.

Он шёл и не чувствовал ног.

Кто-то стоял у порога, показывая, куда ему надо идти [59]. Следуя знаку, он повернул. На каждом шагу встречались рыболовные сети. И с каждым шагом всё больше, пока не сплелись вокруг бесконечной стеной.

Тропа исчезла, а сети сделались лианами: позеленели, причудливо выгнулись, теперь их бесполезно было приподнимать — только обходить или перешагивать.

Свежесть превратилась в духоту, а ветерок — в ливень.

Преодолев сети-лианы, он оказался на пустыре.

Ударил гром, и вспышка показала другой мир.

Он ясно видел косые струи дождя и две горы, но не те, из которых собрана Норвегия. Молния вырвала из тьмы две глыбы в форме подрезанных пирамид с тёмно-серой, оплывшей поверхностью — вулканы.

Страх бродил совсем рядом, ночь сгущалась, приобретая объём, вес, очертания, в ночи страх становился чем-то реальным. Руки пусты — ни меча, ни топора, ничего… Сон продолжался, и горы звали еле слышимым гулом.

Страх саблезубый, страх, тянущий на дно, страх иссушающий — все они собрались здесь, но только чтобы смотреть.

Горы заслонили небо, что-то скрывалось там, в невидимых жерлах…

И это была его судьба!

* * *

Ночью люди на «Бёдрах Беатриче» бешено носились взад-вперёд, наполняя ладони, рты и кружки. Сбрасывали штаны, мылись под щедрыми струями, играли и брызгались как дети. Матросы и солдаты спотыкались о банки для гребцов, симметрично пересекавшие корпус корабля, падали на вёсла, расшибали лбы, летели за борт и по вёслам же возвращались обратно. Все были счастливы!

Тощие крысы свернули осаду и разбрелись по лужам.

Крайне недоволен был только один человек — капитан Будулай. Он требовал, чтобы запасы влаги восполнили по максимуму.

— Божья благодать скоро кончится! — ревел он в ухо первого помощника. — Мы не успеем залить бочки! Поднимайте их на куршею, расставляйте. Чего ждёте, тупицы?!!

Барон безразлично взирал на происходящее. Вскоре усталость сморила его, и сладким забвением явился сон. А засыпая, он не вспомнил ни о чёрном прыще, и и об ушедших с ним людях…

* * *

Лицо спящего Гуннара покрылось каплями дождя. Скоро рассвет, а странный сон всё продолжался.

Вулканы выдали сюрприз — два мощных столба воды вперемешку с камнями взлетели до самых звёзд. Он смотрел на диковинное извержение, понимая, что скоро утонет. Вода собиралась в лужи, они ширились, соединялись, и пустырь превратился в озеро. Гуннар видел забавных крабов с клешнями, похожими на ветки, и толстую, но равнодушную форель… Откуда здесь, на острове, норвежские крабы и форель?