Дикие карты - Виктор Милан Страница 44

Меня самолетом отправили на Уэйк [46], чтобы Трумэн мог вручить мне медаль Почета; на том же самом самолете летел Макартур [47]. Он казался погруженным в свои мысли и на разговоры со мной не отвлекался. Мне подумалось, что я ему не слишком нравился.

Неделю спустя мы начали наступление, и Макартур высадил десант в Инчхоне. Северокорейцы дрогнули и побежали.

Еще пять дней спустя я очутился в Калифорнии. Мне в довольно невежливой форме сообщили, что армия больше не нуждается в моих услугах. Уверен, это было дело рук Макартура. Он хотел сам быть суперзвездой Кореи и не желал делить славу ни с кем. Возможно, к тому времени там были и другие тузы — тихие, скромные безымянные ребята, работающие на благо Соединенных Штатов.

Я не хотел уезжать. Некоторое время, особенно после того, как китайцы задали Макартуру хорошую трепку, я названивал в Вашингтон с новыми идеями о том, чем я могу быть полезен, — например, совершить налет на аэродромы в Маньчжурии, которые доставляли нам такое беспокойство. Начальство вело себя очень вежливо, но было совершенно ясно, что я ему больше не нужен.

Правда, со мной связывались из ЦРУ. После Дьенбьенфу [48]меня хотели отправить в Индокитай, чтобы я избавился от Бао Дая [49]. План, похоже, сляпали на скорую руку — они понятия не имели, кем или чем хотят заменить Бао Дая, просто рассчитывали на то, что «местные либеральные антикоммунистические силы» поднимутся и захватят власть. Парень, который командовал операцией, сыпал модными на Мэдисон-авеню [50]словечками, чтобы прикрыть свое полное незнание Вьетнама и людей, с которыми должен был иметь дело.

Я послал их подальше. После этого мои отношения с федеральным правительством ограничивались исключительно уплатой налогов каждый апрель.

* * *

Пока я был в Корее, апелляции «голливудской десятки» отклонили. Дэвид с мистером Холмсом отправились за решетку. Дэвид отсидел три года. Арчибальд Холмс — всего шесть месяцев, после чего был освобожден по состоянию здоровья. Что произошло с Блайз, известно всем.

Эрл улетел в Европу и объявился в Швейцарии, где отказался от американского гражданства и стал гражданином мира. Через месяц он уже жил с Орленой Гольдони в ее парижских апартаментах. К тому времени она успела стать настоящей звездой. Полагаю, он решил, что, раз уж больше нет нужды скрывать их отношения, их следует выставлять напоказ.

Лилиан осталась в Нью-Йорке. Может быть, Эрл высылал ей какие-то деньги. Честно говоря, не знаю.

Перон вернулся в Аргентину в середине пятидесятых вместе со своей пергидрольной шлюшкой.

* * *

Я снимался, но почему-то ни один из моих фильмов не имел того успеха, какого от них ожидали. Мне все твердили что-то невнятное относительно моего неумения создать образ. Люди не могли поверить, что я герой. Я сам не верил, и это отражалось на моей игре. В «Рикенбакере» у меня была убежденность. А после него — нет.

Карьера Ким пошла в гору, я почти не видел ее. В конце концов нанятый ею детектив снял меня в постели с косметичкой, которая приходила к ней каждое утро накладывать макияж, и Ким получила дом на Саммит-Драйв вместе с горничными, садовником, шоферами и львиной долей моих денег, а я очутился в маленьком пляжном домике в Малибу с «ягуаром» в гараже. Иногда мои пьянки затягивались на неделю.

После этого было еще два брака, самый долгий из которых продержался восемь месяцев. Они стоили мне остатка моих денег. «Метро» выкинула меня, и я стал работать на «Уорнер». Каждый новый фильм получался еще хуже предыдущего. Я участвовал в шести вестернах, похожих друг на друга как две капли воды.

В конце концов мне пришлось взглянуть правде в глаза. Моя киношная карьера осталась позади, а я сам остался без гроша. Я отправился на Эн-би-си с идеей телевизионного сериала.

«Тарзан — повелитель обезьян» шел четыре года. Я был его исполнительным продюсером и одновременно играл вторую роль после шимпанзе. Я был первым и единственным белокурым Тарзаном. У нас был неплохой рейтинг, и сериал возродил меня к жизни.

После этого я занимался всем тем, чем обычно занимается каждый бывший голливудский актер, в частности решил попробовать себя в недвижимости. Для начала продавал дома в Калифорнии, а потом открыл собственную компанию и стал строить жилье и торговые центры. Я всегда использовал чужие деньги — снова стать банкротом мне не хотелось. В половине маленьких городков Среднего Запада торговые центры построены мной.

Мне удалось сколотить себе состояние. Даже после того, как нужда в деньгах отпала, я не отошел от дел. Все равно больше заниматься было нечем.

Когда Никсон победил на президентских выборах, мне стало совсем худо. Как люди могут доверять этому человеку?

После того как мистер Холмс вышел из тюрьмы, он устроился на работу в «Нью рипаблик», редактором. В тысяча девятьсот пятьдесят пятом году он умер от рака легких. Семейные деньги унаследовала его дочь. Думаю, в ее шкафах до сих пор висит мое барахло.

Две недели спустя после того, как Эрл улетел из страны, Поль Робсон и Дюбуа вступили в коммунистическую партию США. Они получили партийные билеты на открытой церемонии на Герольд-сквер, заявив, что стали коммунистами в знак протеста против недостойного обращения с Эрлом.

После этого в зале заседаний КРААД побывало немало черных. Вызвали даже Джеки Робинсона, который стал добровольным свидетелем. В отличие от белых свидетелей, черных никогда не просили назвать какие-либо имена: Комитет не хотел создавать новых черных мучеников. Вместо этого от свидетелей требовали отречься от взглядов Сэндерсона, Робсона и Дюбуа. Большинство повиновалось.

Все пятидесятые и большую часть шестидесятых я старался не упускать из виду Эрла, хотя это и было нелегко. Он тихо жил с Леной Гольдони в Париже и Риме. Она была очень известной актрисой и вела активную политическую деятельность, но Эрла видели с ней очень редко. Не думаю, чтобы он скрывался, просто старался лишний раз не светиться — это не одно и то же.

Хотя кое-какие слухи все же ходили. Якобы его видели в Африке во время многочисленных тамошних войн за независимость. Якобы он сражался в Алжире против французов и Тайной армии [51]. Когда его об этом спрашивали, он ничего не подтверждал и не отрицал. Его обхаживали разнообразные личности и организации левого толка, но он редко публично принимал на себя какие-либо обязательства. Думаю, он, как и я, не хотел, чтобы его снова использовали. Однако мне кажется, что в то же время он боялся нанести им вред, связавшись с ними.