Первый среди крайних - Андрей Орлов Страница 42

А дальше как в тумане. Дружной ватагой привалила благодарная публика. Целый батальон коротышек – вылитые Прухи, один другого колоритнее. Его хватали за руки, смеялись. Кто-то влез на поверженного Пархана, тряся копьем, отплясывал джигу. Другие транспортировали замороженных, точно бревна. Одни держали за ноги, другие за руки, а туловища при этом умудрялись сохранять горизонталь.

Отличившихся поджидал великосветский прием. Вернее, Вереста, поскольку остальным всё было фиолетово. Однако, узрев огромный стол, уставленный яствами, коротышка начал потихоньку шевелиться (вот что значит сила воли!). Неимоверным напряжением сжал пальцы, поднял одну ногу, вторую, обливаясь потом, взгромоздил себя за стол, дотянулся до чарки… Постепенно оживали остальные, под восторженные вопли толпы их на руках отнесли в первые ряды пирующих, усадили на почетные места.

Гвалт царил невообразимый. Неожиданно какофония прекратилась, пронесся благоговейный гул:

– Потомаху, мудрейший Потомаху…

Тишина воцарилась идеальная. Во главе застолья вырос дряхлый, донельзя морщинистый уродец с ухоженной седой косичкой. Он опирался на посох, но это не мешало ему трясущейся рукой поднимать чарку.

– Выпейте, друзья мои, – голос старца звучал тягуче и заунывно, – выпейте за наших гостей и за героя, уничтожившего ужасного и ненасытного Пархана. Пусть будет их дорога легка и неопасна. Благослови их великий Яссо, и пусть покровитель туч всесильный Лилль хранит их путь с небес. Гуляйте, дети мои, не смотрите на немощного Потомаху. Он слишком стар, чтобы составить вам компанию…

Старик смочил губы, символически коснувшись чарки, стукнул посохом и удалился. Веселье вознеслось к потолку – словно того и ждали. Взметнулись ножи, застучала посуда. Практически всё взрослое население племени собралось в этом длинном сельскохозяйственном сарае, чтобы выразить признательность избавителю и попутно напиться. В свете факелов из пакли и опилок, горящего можжевельника, изгоняющего злых духов, мерцали страшноватые физиономии тунгов. На многих из них еще дрожали следы пережитой свистопляски, других – отпустило.

Угощали с кавказским размахом – грех жаловаться. Реанимированный Кидаху толкал Вереста в бок и активно рекламировал каждое блюдо, научно обосновывая его незаменимость. Грибочки-трухляшки, «бодрящие и поднимающие настроение», горячительная вага на змеиной основе, маринованный корень рибиса-перевертыша, вздымающий мужскую силу «аж до кончика лба». Пироги из вампиров, соленые жуки, жареные крылышки черноклюва, копченые червячки… Центральное место занимала обугленная туша теляти, набитая земляными орехами – традиционное кушанье тунгов. Сразу вспомнилось земное мраморное мясо – полугодовалый бычок, которого услаждают индивидуальным массажем и особо подобранной музыкой. Местный рогатый скот душевной музыкой не ублажали, но массаж применяли зверский: забивали телят палками в особо циничной форме, делая живую отбивную, а затем умертвляя точным ударом по темечку.

Ели тунги всё подряд. Кости летели под стол с непрерывным стуком. Вага текла и пенилась. Хозяйки едва успевали приносить из домов новые блюда. Под столом вперемешку с костями уже покоились несколько тунгов. Толмак прокручивал какие-то делишки: сквозь гастрономический гвалт доносились обрывки коммерческих предложений – фигурировали слова «телега», «жеребец», «двадцать золотых», «сам ты хромой», «десять золотых»…

Арика дремала, привалясь к Вересту. Коротышка разомлел, расслабился. Хохотал вместе со всеми, сыпал остротами. Очень быстро научился швырять кости под лавку, да еще и топтаться по ним сапогами.

– А что? – гоготал он на всю деревню, забыв про тормоза. – Кто сказал, что Прух не тунг? С кем шарахалась маманя, откель я знаю? Видать, и с тунгом перепихнулась за компашку. Большая оригиналочка у меня родственница. Я щенком от первого брака рос, батяня скончался, она опять выскочила – ну, этот чистый шовинист попался: хвать меня за ноги – и из окна вниз головой: дескать, дуй отсюда, чувырлино отродье, и никаких возвратов к отцу-матери…

Взрывы хохота сопровождали пьяную болтовню. Потери возрастали. Тунги выпадали из компании, как киношные каппелевцы из строя под огнем Анки-пулеметчицы. Оставались самые заспиртованные. Но индустрия развлечений работала. К моменту, когда разговоры об охоте, семейных неурядицах и большой политике перескочили на девочек, явились… они самые. В коротких шкурках, с исцарапанными ножками и немытыми рожицами. Зато по полной форме – в ушах каменные бирюльки, шкурки призывно отогнуты. Толпа в экстазе взревела:

– Девочки!!!

– А я вон ту вожделею! – завопил Прух. – Со шрамиком под сиськой! Цыпа, цыпа, крошка!

Толмак моментально протрезвел, подобрался к Вересту и испуганно поведал, что пора на боковую. Но было уже поздно. Целая троица коренастеньких накрыла его с головой. Рассосались по кавалерам остальные «девочки». Очевидно, нравы в деревне, невзирая на строгий семейный уклад, царили сексуально-революционные. Очередная порция расписных красоток нацелилась на Вереста. Одна уже издала протяжный вой – мол, даруем парню счастье…

Он схватил в охапку Арику, спящую мертвым сном, и с криком, что у него уже есть дама сердца, заспешил к выходу.

Толстушка Ургина – законная супружница Кидаху, молча постелила в дальней клетушке. Верест не стал усугублять меланхолию дамы рассказом о том, как ее муженек минутой ранее с воплем падал на грудастую страшилу в мини-шкурке. Вежливо поблагодарил, достал из рюкзака перламутровые бусы и повесил Ургине на шею.

«Безотказное средство расположить к себе дикарей», – напутствовал министр, выдавая каждому по паре этих дерьмушек.

Ахнув, Ургина счастливо засмеялась и убежала на свою половину. Верест уложил Арику на чистую подстилку, укрыл покрывалом. Скрючился на краю топчана и быстро уснул. Но еще быстрее проснулся – когда идущий с «вечеринки» Кидаху принялся грохотать тазиками и распевать разбойничьи песни. Сон отрезало, как ножом. Давно угомонился тунг, стихли звуки оргии в центральном сарае, а сон не шел. Верест ворочался, ощущая то плечом, то спиной горячую Арику. События опять неслись замысловатым зигзагом.

«У вас есть то, чего нет у других в этом мире», – уверял министр.

У него действительно что-то есть. Поединок с Парханом подтвердил это наилучшим образом.

Через час Александру надоело мучиться. Он обулся, на цыпочках вышел из дома и отправился в центр поселка. Во мраке дровяных сооружений выловил какого-то заплутавшего тунга, придал ему вертикальное положение и настойчиво поинтересовался:

– Товарищ, а как пройти к дому мудрейшего Потомаху?

– Проходи, человек, не стесняйся, – прозвучало скрипуче из полутьмы.

Тумбообразный тунг на часах посторонился, пропуская Вереста. Он вошел в опочивальню и был приятно поражен чистотой и скромным уютом обиталища «наимудрейшего из старейших».

Потомаху с распущенными седыми прядями возлежал на кровати и раскуривал лакированную трубку. Тянуло дымком, но не табачным (никотин на континенте не производится), а каким-то лесным сбором с преобладанием горьковато-пряных компонентов. Горела свеча. С потолка и стен свешивались физиономии идолов – реквизиты то ли шаманства, то ли «верховной власти»: деревянные, каменные фигурки, вытянутые безносые лица, выпученные глаза. Над кроватью висела вышитая маска – изображала солнышко, но с больно уж злодейским оскалом.