Хранительница. Памятью проклятые - Купава Огинская Страница 38

— Как же нам так не повезло… — пробормотала я.

Они были где-то рядом, пытались найти свою жертву и, должно быть, очень обрадовались, когда она сама вырвалась им на встречу. Из надежного убежища и прямо им в лапы.

— Что делать?

Студенистая клякса быстро соскользнула с сиденья на пол, вытянулась, приобретая четкие очертания, напитываясь чернотой, обретая форму и застывая в ней.

За те несколько секунд, что я отчаянно пыталась осмыслить происходящее, существо закончило свое превращение и сделало шаг к нам, а за его спиной со стекла уже потекла новая партия холодца.

Когда я думала о проклятых, то представляла их полуистлевшими мужчинами (почему-то только мужчинами) в лохмотьях, со злым огнем в запавших глазах. Это же… на самом деле это оказалось совсем не так. Проклятые походили на людей лишь отдаленно. Высокие фигуры — достаточно высокие, чтобы своды вагона заставляли их чуть сгибаться, тонкие, непропорционально длинные руки с пятью тощими пальцами одинаковой длины, заканчивающиеся острыми загнутыми когтями. Гладкие шары вместо голов, без волос, без глаз, без носа и ушей. И даже рта у них не было, отчего возникал вполне логичный вопрос: а как же они пожирают свою жертву? Ответа, разумеется, знать я не хотела.

— Леся, — когда Оксана оказалась у меня за спиной, я не заметила, любовалась этой перекоптившейся в солярии пародией на Слендермена.

Я молчала, я была занята тем, что страстно желала как-то задержать это создание.

На тощей его шее и на худых руках болтались оборванные цепи, звенящие при каждом движении. Звенящие и тлеющие красными знаками на проржавевших толстых звеньях.

Звон этот забивал уши, а тлеющие символы жгли глаза, я часто смаргивала и даже попыталась отступить, но натолкнулась на Оксану, вдавила ее в стену и затихла.

Бежать нам было некуда, единственная надежда оставалась на скорую остановку. Тогда мы сможем вырваться из этой западни. Только бы дотянуть до станции…

Женщина с сумкой-тележкой, до этого сидевшая совершенно спокойно и ничего не замечавшая, порывисто поднялась, загородив проход проклятому.

Тот даже на мгновение встал, опешив от такой наглости. Женщина не двигалась, продолжая стоять на его пути. На мгновение мне подумалось, что это я заставила ее подняться, потом мимолетной тучей пронеслись сомнения, согнанные стыдливым осознанием: я ведь до сих пор так и не знала, на что именно способен хранитель. Как много у меня власти?

А потом женщина без единого звука отлетела в сторону, ударилась головой о перила и затихла. Сметенная когтистой лапой, ее тележка свалилась рядом с ней.

Остальные пассажиры продолжали сидеть как ни в чем не бывало. Будто бы на вагон все же опустилась абсолютная темнота, поглощающая даже звуки. Просто нас она не зацепила.

Хорошо это или плохо? Мне почему-то думалось, что плохо.

Женщина продолжала лежать на полу. Проклятый сделал еще один неспешный шаг. Оксана заскулила.

Я в отчаянии отсчитывала шаги нечистого, прекрасна осознавая, что как бы нетороплив он не был, проклятый настигнет нас раньше, чем состав остановится на станции. За спиной проклятого уже встало два его товарища, и еще один постепенно приобретал форму.

Все, как один, высокие, черные, жутковато согнутые из-за не по размеру низких потолков, они продвигались к нам, цепляясь лапами за поручни, задевая головами гладкие светильники.

Мне казалось, я просто свихнусь от напряжения и ужаса.

Цепи звенели. Оксана застыла, затаив дыхание и зажмурившись. Ее трясло.

Меня тоже трясло, и футболка прилипла к спине, мокрая от пота.

На нас надвигалась неотвратимая, мучительная смерть, а я не могла даже попытаться с ней поспорить.

Хотя, конечно, могла. Я же хранительница, я же, вроде как нечисть.

Вдруг, они не питаются нечистью, мелькнула малодушная надежда прежде чем я бросилась вперед. Тележка, лежавшая рядом с неподвижной женщиной, была таким себе оружием, но ничего лучше под рукой не было. Не посылать же людей на верную смерть, лишь бы выгадать бесполезные секунды. Я, кажется, уже… одну убила.

Тележка оказалась неожиданно тяжелой, в тканевом нутре выцветшей сумки что-то тихо перекатывалось. Будто мягкие камни.

Сдавленно ухнув, я подняла тележку и со всей имеющейся во мне силой обрушила ее на проклятого.

Угодила по боку, чем изрядно его озадачила. Больно нечисти не было, да и откуда бы взяться нервным окончаниям в затвердевшем желе?

Я попыталась и проиграла, но сдаваться не планировала. По крайней мере он встал, споткнулся об меня, кажется, даже позабыл про Оксану, медленно сползающую по стене.

Ноги ее не держали. Что держало меня, я не знала. Наверное, злость. Здоровая отчаянная злость загнанного в угол человека… нечисти. Загнанный в угол человек сейчас сидел на полу и беззвучно плакал.

Повторная атака была отбита. Когтистая лапа задержала тележку, вспоров ткань сумки — по полу тут же рассыпалась картошка.

Не выпуская мое оружие из рук, проклятый швырнул меня на дверь, выбивая дух, потом еще раз дернул на себя и оттолкнул. Я повторно врезалась в дверь, больно ударившись затылком о стекло. Кажется, что-то хрустнуло.

Хотелось верить, что это был не мой череп, но острая боль, вспыхнувшая казалось в самом мозгу и ослепившая на несколько секунд, говорила об обратном.

Меня снова потянули вперед.

Сведенные судорогой пальцы никак не хотели отпустить тележку, в дверь я врезалась в третий раз, почти потеряв сознание.

Тонко и жалобно завыла Оксана, краем глаза я успела заметить, как над ней склонилось трое проклятых, скрывая ее от меня.

Четвертый продолжал забавляться со мной.

С силой вырвав тележку из моих рук, отбросил ее куда-то в проход. Колеса задели ноги парня с телефоном, но тот даже не вздрогнул. Я же была резко развернута лицом к измазанному моей кровью стеклу. Прижата к нему щекой.

В голове взрывались звезды, рождались и умирали, оставляя после себя острые иголочки боли и белые круги перед глазами.

Оксана больше не кричала.

Шеи коснулось что-то теплое и острое, несильно надавило, лишь слегка вспарывая кожу, я еще не понимала, что происходит, и пока не умела бояться.

Было очень сложно сосредоточиться. Шум крови в ушах заглушал даже звон цепей, а ослепляющие вспышки в голове не позволяли собрать осколки моего сознания.

Острое надавило, по шее потекла теплая струйка крови, но боли не было.

Оксана все еще молчала, и это пугало до чертиков.

Острое полностью вошло в плоть и на шею легла холодная, узкая ладонь, пальцы сомкнулись на моей шее, полностью обхватив ее.

В подтормаживающем, все еще пульсирующем от боли мозгу глухими, отрезвляющими вспышками, мелькнула страшная мысль: мной питались. Прямо сейчас выпивали мою жизнь через этот острый шип, воткнутый в шею, и я позволяла это делать.