Восьмая нога Бога - Майкл Ши Страница 35

Покрытые чехлами косматой плоти клыки бога едва заметно шевельнулись. Его древний разум породил новую волну мысли, которая легко, точно дыхание, пронеслась над головами стоявших на арене людей, так что воля божества во всех ее замысловатых подробностях стала ясна каждому без малейших усилий.

– Избранники мои, взойдите на опустошенного меня, войдите внутрь, купите этим жестом благочестивой покорности свой безболезненный сон, обеспечьте себе мирный, безмятежный, точно отход ко сну, переход на мою службу. Приблизьтесь же без колебаний! Промедление означает богохульство! Ересь! Поспешите, и никто из вас не станет мне пищей в одиночку!

Черные луны его глаз сверкали жестоким блеском, безжалостные, непроницаемые.

– Велико божественное милосердие! – пронзительно выкрикнул Паанджа. Он знал, что все слова бога – ложь и обман, но он также знал, что невиданных масштабов человекоубийство уже не остановить, и тысячи других жизней зависят от того, насколько убедительно сыграет он сейчас свою роль благочестивого глупца, безраздельно преданного своему чудовищному господину. Слезы текли из его глаз, когда он, напрягая готовый прерваться голос, кричал: – Хвалите все милосердного А-Рака! Бейлифы и старосты, ведите их вперед! Вы, солдаты, и вы, Спасенные! Вперед! Помогите Избранным исполнить свой долг!

Неверными шагами, не сдерживая стонов, двинулись вперед все, кто стоял вокруг арены с оружием в руках, и принялись за свой страшный труд, побуждаемые одним – но зато каким мощным! – стимулом: ужас, который они навлекали на других, им не придется испытать самим. Оглушенные всем происходящим, пошатываясь, как и те, кого они гнали, вооруженные люди подталкивали Избранных вперед, а кольцо пауков сжималось у них за спинами, сообщая их движению скорость, без которой такую массу обреченных невозможно было бы направить навстречу гибели.

Избранные срывали на ходу колпаки, скрывавшие их лица, истошными голосами призывая знакомых или любимых, которые, как они знали, находились где-то внутри кольца вооруженных людей, но путь их лежал вперед, и они шли вперед, и все мольбы и слезы были напрасны. А над ними, подобно грозовому небу, нависал А-Рак, чья воля безмолвным ураганом увлекала вперед как обреченных, так и их гонителей.

С каким отвращением и ненавистью хватались люди за ноги громадного пугала и взбирались по ним – обреченные и их сторожа без разбора! Голову и спину гигантской оболочки пересекала трещина, и сквозь этот разрыв падали внутрь Избранные. Бейлифы и остальные, обезумев от непривычной для них отвратительной работы, исполняли ее со свирепостью поистине истерической: они подсаживали, подтягивали, затаскивали обреченных по щетинистым ногам чудовища наверх, где швыряли их в прозрачные камеры груди и брюха. Чем меньше оставалось снаружи жертв, тем быстрее и ловчее стражники запихивали их в гигантский панцирь, а как только счет внутри пошел на сотни, тех, кто попал туда раньше, корчащиеся и извивающиеся новоприбывшие начали вдавливать своей массой в полые стволы суставчатых ног.

Пока жертвы проваливались и проскальзывали внутрь, заполняя собой адский панцирь, сквозь хитиновую оболочку можно было видеть их лица, которые застывшее на них выражение ужаса превратило в нечеловеческую гримасу, словно то были маски, предназначенные для того, чтобы выразить издевку самого А-Рака и всей его паучьей породы над людским страданием и горем.

Огромный панцирь начал проседать под тяжестью заполнивших его тел, опускаясь все ниже, отчего забрасывать Избранных наверх и проталкивать внутрь стало только легче. Лихорадочная поспешность, с которой люди стремились избавиться от своих ближних, все нарастала, пока адская работа вдруг не подошла к концу. Бейлифы, старосты, Спасенные и наемники соскочили со сброшенного пауком панциря, заполненного человеческим содержимым, и он остался стоять: раздутую луковицу брюха, эту планету размытых лиц, тщетно раскрывавших в немой мольбе рты, поддерживали гигантские арки – монолиты из сотен извивающихся человеческих рук и ног.

И снова раздался голос бога:

– Вы хорошо поработали. А теперь уходите, все, кроме служителей моего храма. Возвращайтесь домой, в свои постели, а послезавтра утром приходите за моей золотой благодарностью.

И они побежали. Спасенные, бейлифы, наемники – все. Они неслись, как палая листва, гонимая ураганом, и скрылись из виду едва ли не быстрее, чем оброненные ими мечи и дубинки коснулись затоптанного песка опустевшей арены. Так же быстро исчезли и мелкие пауки: они прошмыгнули через Врата Бога и растворились среди темных утесов. Бог возвестил свою волю, и все испарились, кроме двух священников, замерших на церемониальном возвышении.

Когда бог, осторожно переставляя ноги, сошел на арену, которую он заполнил почти полностью, Паанджа и Фурстен оказались на уровне верхнего ряда его глаз; они видели отблески факельных огней, пляшущие в каждой крохотной фасетке этих черных драгоценностей.

– Благочестивые прелаты, только на вашу долю выпала обязанность увидеть своего бога в момент тяжкой нужды. Крепитесь, ибо вам предстоит стать свидетелями ужасного.

Паук-титан припал к земле и тут же взвился в воздух, перемахнул через стену стадиона и опустился рядом с раздутым панцирем, своим подобием, сотрясавшимся от беспрестанного шевеления пленников внутри. О, какие искаженные гримасами ужаса маски беззвучно двигали губами за обманчиво прозрачной оболочкой! А когда А-Рак, приподнявшись, занес над своей копией клыки, черные жала с дрожащей на конце каждого золотистой каплей яда, что за сдавленный вопль ужаса вырвался из колоссального чучела!

Раз опустились клыки. Еще! Еще и еще! В нескольких местах пронзил паук свое собственное изображение, и там, где клыки прорвали оболочку, потоки золотистого яда хлынули внутрь. Эта янтарная жидкость оказалась чрезвычайно едкой – ничто, кроме панциря, не могло уцелеть от соприкосновения с ней. Человеческое месиво под неподдающиеся описанию сдавленные вопли превратилось в бульон из тающей плоти, крошащихся костей и дымящихся обрывков ткани.

Слезы безостановочно текли из глаз двух священников, наблюдавших, как лица их соотечественников и соотечественниц вспухают и расползаются облаками малиновых волокон, как, взрываясь, вытекают белыми облачками глаза, как рвущиеся наружу руки и брыкающиеся ноги утрачивают плотность и растворяются в струйках розового дыма. Не прошло и нескольких секунд, как гигантский панцирь превратился в ужасный сосуд, наполненный человеческим варевом, к которому чудовище присосалось своей щетинистой пастью.

– Теперь, прелаты, поняли ли вы, каковы мои потребности, постигли, какую нужду терплю я постоянно? Первосвященник, на рассвете посети мой алтарь, но прежде объяви горожанам, что ни одно судно, стоящее на якорев гавани, не может уйти без моего разрешения, которого я не дам никому до тех пор, пока мой дар – чистейшее золото – не будет распределен между жителями. Как это осуществить, ты узнаешь завтра…

Этот поток нечеловеческих мыслей служил аккомпанементом зрелищу, для описания которого не существует слов: чужеземный колосс опорожнял свою собственную копию, наполненную похлебкой из человечины. Оба священника давно уже сообразили, что, заставив их стать свидетелями своего пира, бог хотел сказать этим больше, чем прозвучало в его мыслях, хотя следующее сообщение сделало скрытый смысл почти явным.