Формула чуда. П Т У им. А.В. Чумака - Мария Шелкопряд Страница 29

У девчонки были острые худые плечи, крашеные в радикальный черный волосы и нахальный взгляд. Гриндерсы, драные джинсы, бритые виски, косая челка на пол-лица, руки в карманах – вид независимый и дерзкий. Но Кристина достаточно проработала со студентами и по напряженной спине, жесткой линии губ, сжатых, чтобы не дрожали, вздернутому подбородку смогла понять – девушка на пределе, еще немного, и сорвется.

Кристина ее понимала и даже заранее была на ее стороне. Что бы там у них не произошло, трудно не взбеситься, если твой куратор – Кашалотиха.

– Вот, Александр Александрович! – выступала Кашалотиха, стоя к своей подопечной вполоборота. – Мало того, что она не посещает внеучебные мероприятия, хамит, не выполняет задания, так еще и лекции мне срывает! Я не хотела идти к вам жаловаться, но дело пахнет дисциплинарным взысканием.

Ректор поморщился, перевел глаза на насупившуюся нарушительницу порядка. Та упрямо уставилась в пол и молчала. Дориан тяжко вздохнул.

– Опять Вепрева, – сказал он устало. – Ну что ты в этот раз натворила? Прогуляла лекцию? Дерзишь Алине Семеновне? Почему на тебя каждую неделю жалобы?

– Степановне! – чопорно поправила Кашалотиха. Наедине она позволяла ректору называть себя как угодно, но терпеть не могла, когда тот коверкал ее имя при студентах.

И вправду, что девчонка могла натворить? Катю Вепреву Кристина знала хорошо, такую яркую внешность сложно не заметить. Да, звезд с неба она не хватала, примерным поведением не отличалась, но и хулиганкой не была. Сидела себе тихо на «камчатке», дружила с Таней, училась ни шатко, ни валко, между тройкой и четверкой, но не по глупости, а из-за раздолбайства. Обычная студентка, каких в любом учебном заведении полно.

«Правда, для Кашалотихи все, чья внешность отличается от Марининой – идейные враги. А Катька Вепрева девочка симпатичная. Да и одевается вызывающе. Сейчас хоть татуировки под одеждой спрятала…» – думала Кристина, наблюдая за ученицей. Та молчала, как пленный партизан, даже зубы стиснула.

– Ну что, уже не такая смелая? – напустилась Кашалотиха на жертву. – Давай, расскажи Александру Александровичу, как ты сорвала занятие. И какими словами отзываешься о его методиках. Мы тебя внимательно слушаем.

– Мне нужно поговорить с ректором наедине, – голос Кати звенел от волнения.

– Чтооооо? – вскинулась Кашалотиха. – Ах ты нахалка! Нет, Александр Александрович, мое терпение лопнуло. В этот раз я настаиваю, чтобы к этой наглой девице были приняты меры! Я как ее куратор… Ты что творишь?!

На столе лежали несколько стопок каких-то документов. И сейчас ни с того, ни с сего края бумаг начали темнеть. Кристина не верила своим глазам. Документы горели. Уголки их медленно съеживались, поглощаемые едва заметной огненной каемкой, и осыпались пеплом.

– Простите! Я… я не хотела, правда, – пролепетала Катька и выбежала вон. Кашалотиха только и успела, что воздуха набрать для крика, но за студенткой уже захлопнулась дверь.

Разъяренная Степановна метнулась было следом, но растерялась, посмотрев на ректора. Он тушил огонь, хлопая по документам какой-то папкой.

– Ой, давайте я вам помогу! – всплеснула она руками. – Беда с этими детьми, просто беда!

– Алина Семеновна, прошу вас, оставьте меня, – процедил Дориан сквозь зубы. – С Вепревой я сам поговорю. Позже. Идите, мне нужно навести порядок в кабинете.

Кашалотиха как-то скуксилась, словно уменьшившись в размерах, поникла, покосилась на ректора обиженно. Но тот все хлопотал над своими бумажками, совершенно забыв о Степановне. Кристине на секунду стало ее жаль, но стоило вспомнить дрожащие губы девчонки, которую эта мегера притащила к ректору на ковер, как жалость сразу улетучилась.

Выпроводив Кашалотиху, Дориан откинулся в кресле и принялся со страдальческим видом массировать виски.

– Я, пожалуй, тоже пойду, – сказала Кристина, но он отрицательно мотнул головой.

– Подождите. Я бы хотел закончить наши с вами дела, только, пожалуйста, давайте сделаем небольшой перерыв. Мне необходимо выпить чаю. Не могли бы вы составить компанию?

– Да, конечно.

Никогда еще она не видела его таким – растерянным, усталым. Будто впервые Дориан не знал, что делать. Если честно, таким он ей нравился больше, казался человечнее и даже вызывал сочувствие.  

– Вот, Кристиночка, с чем приходится иметь дело, – жаловался он, наполняя ее чашку. Сегодня он вновь предпочел пуэр, но не простой, а хитро высушенный в мандарине. – Самое обидное, мне даже нравится эта девица. Какой характер, ух! Но ведь она в гневе может все вокруг спалить, причем не всегда сама того желая. И как прикажете мне с ней бороться, а?

– Зачем же бороться? – невозмутимо ответила Кристина, отламывая кусочек печенья. – Со всем уважением к Алине Степановне, я не согласна с ее подходом к воспитанию учеников. Вы же сами говорили – они взрослые люди, так зачем их отчитывать, как первоклашек?

– Милая моя, Алину Степановну нельзя судить строго. Напротив, мало кто в ее ситуации справился бы лучше. Вы далеко не все знаете о наших учениках, а в вашей группе собраны самые благонадежные ребята, и вряд ли они преподносят вам такие сюрпризы.

«Знал бы ты, –вспомнила Кристина о неразберихе в своей «благонадежной» группе. – Я бы посмотрела, как запел бы».

Справедливости ради, проблемы были лишь со странной парочкой, Гульнарой и Вениамином, но Кристина предпочла бы иметь дело с поджигательницей. Перед глазами до сих пор стояла картина, как староста засовывает под повязку на ране опарышей. И ведь все же дошел до медкабинета, не стал упираться, но, когда Кристина спросила о нем у тети Люси, улыбчивая медсестра вдруг нахмурилась и посоветовала быть с «этим типом» осторожнее. На дальнейшие расспросы лишь плюнула и рукой махнула, и Кристина отстала, посчитав, что выпытывать у тети Люси медицинскую тайну непорядочно.

А Гульнара… Гульнара вела себя так, что придраться было не к чему. Поговорить по душам тоже не удавалось – к своему куратору девушка относилась подчеркнуто холодно и откровенничать с ней не собиралась. Не спрашивать же в лоб, с кем она тогда вела тот странный разговор? Решит еще, будто Кристина шпионит за студентами. От этой мысли она усмехнулась.