Дом и война маркизов Короны - О'Санчес Страница 21

— Младший сын, четвертый сын принца Ули… Благородный дворянин. Я не придаю значения слухам о его происхождении, Ваше Величество…

— Мне плевать на дальнее кровное родство с бастардами, канцлер! Если ты на это намекаешь… В конце концов, все мы когда-то произошли от смердящих, немытых и нечесаных варваров и крестьян… да простят меня бессмертные боги, мои предполагаемые предки… Но почему он, видя меня в окне, меня! — не только не остановил своих товарищей, не устыдил их, но и сам продолжал держать обнаженный меч, да еще и нагло улыбался при этом! Канцлер, он смеялся мне в лицо!

— Ваше Величество!.. – Канцлер уже выслушивал государево негодование по этому поводу, и у него имелся достойный ответ, ибо злосчастный Когори Тумару был близорук, он не то что государя в окне, он само окно рассмотреть не мог… Но как об этом сказать? Если прямо сейчас — то и упрямого канцлера казнят на горячую руку, с государя станется. Вот у кого кровь-то кипит и бурлит…

— Помолчи, мой канцлер. И подготовь на завтра… Нет, на послезавтра, на будний день, казнь всех двенадцати. Это благородные люди, славные имена, позорить не будем. Всех на плаху.

— Ваше Величество…

— Проваливай. Я прямо тут, на скамеечке прилягу, отдохну один… Стар стал, устаю часто… Вели кастеляну подушку под голову принести.

Канцлер встал, с поклонами попятился к двери… Оставалось последнее средство, наиболее опасное из всех перепробованных ранее… Однако же, в противном случае, гнев десятка знатнейших родов Империи неминуемо обрушится — но отнюдь не на Его Величество — именно на него, на канцлера, хотя он здесь простой, ни в чем не виноватый исполнитель… И Его Высочество наследник очень выразительно посматривал… Вот как тут быть, чего больше бояться, настоящего или будущего? У самых дверей канцлер вдруг опять бухнулся на колени и пал ниц:

— Ваше Величество! Во имя Империи!

Невероятно! Наверное, никто и ни разу за всю историю Империи не применил эти грозные слова по отношению к самому Императору, во всяком случае, ни устные, ни письменные свидетельства тому не сохранились в архивах Дворца… Император, пораженный услышанным, опять принял сидячее положение и даже сунул ноги в туфли. Монаршее седалище недовольно заерзало на пригретой было лежанке.

— Это ты мне?

— Да, Ваше Величество! Велите казнить меня позорной смертью за дерзость, но…

— Опять но… Я же говорю: сорняки вольнодумства и неповиновения пустили корни во все стороны света… Ну хорошо, дойдем и до твоей казни, коли сам нарываешься, но сначала ответь: что, неужто есть на свете нечто более важное, нежели моя воля и мое радение о судьбах Империи?

— Да, Ваше Величество! — Канцлер брякнул и заторопился продолжать: — Это судьба Империи и всей Вашей династии, во главе с Вами! Без все этого — нет жизни на белом свете!

Его Величество захрустел и заскрипел суставами, встал и кое-как сложил руки на жирной груди. Был он весьма умен и в меру образован. Да, за долгие годы царствования отвык от возражений и отпоров, но беспечнее не стал и остроту ума сохранил… Жизнь на белом свете — она такая… Была до его династии и будет после. Главное, чтобы сие случилось как можно позднее.

— Излагай, что у тебя? Все мы, как говорится, слуги Империи, а я среди них самый усердный. И подойди.

Канцлер вскочил с колен — тоже хрустят, не мальчик — и рысцой вернулся к скамейке.

— Верховный жрец храма Земли, пресвятой отец Пекки, а также четверо его ближайших сподвижников во храме просят принять их челобитную…

— Все по тому же поводу?

— Да, государь.

— Кажется, послезавтра я буду рубить головы бесконечному количеству подданных, штатского, военного и духовного сословия… Их-то кто купил?

Канцлер убежденно помотал головой.

— Я их выслушал предварительно, Ваше Величество. Знамения нехороши.

— А почему раньше молчал про поповские знамения?

Канцлер в ответ только выразительно моргал красными от страха глазами, надеясь на догадливость и понимание Его Величества.

Сказать раньше, когда еще не все заступные средства израсходованы — это все равно, что играть с тургуном в догонялки в чистом поле, ибо государь не жаловал Верховного жреца, глубоко ненавидел его и ждал только смерти престарелой государыни, своей уважаемой матушки, чтобы разделаться с ее любимцем и духовником. А матушка никак не могла выпросить смерть у богов, жила и жила. Вполне возможно, что Верховный жрец выпрашивал жизнь для нее у тех же богов и делал это более горячо и умело. Скажи тут, напомни лишний раз, попробуй… И если бы не чрезвычайность…

— Насколько нехороши эти знамения?

— Предельно нехороши.

— И что в них? Ну не Морево же из-за этой жалкой кучки обормотов может начаться?

— О Мореве они ничего угрожающего не говорили, уверяют, что в ближайшие сто лет сего не предвидится, а только о судьбах династии. Боги гневаются. Так эти жрецы говорят.

— Знаешь, Зути, я склоняюсь к мысли, что вполне готов выдержать и преодолеть гнев богов, направленный в мою сторону, ибо дерзость и непослушание таят в себе гораздо большую угрозу для судеб моей династии, нежели…

— Они в белых смертных повязках, мой государь, все пятеро, с утра стоят на коленях и молят только об одном: перед смертью встретиться с вами.

— Надо же, герои. А ты молчал. Молча-ал, канцлер, выгадывал, ветер ловил. Вместо того, чтобы служить по чести и совести. Терпеть не могу интриганов. Таких, как ты, да! Ты мне тут не падай мордой в пыль, не надо мне этого… Называется — поспал, отдохнул. С утра так и стоят?

— Да, государь.

— Отведи их в умывальню или еще куда запросятся, а потом ко мне. Камердинера вызови прямо сюда, не хочу из тепла выбираться, здесь их приму. Ох, боги, боги, валяться вам всем на дор… гм… Скажи камердинеру, чтобы поприличнее прислал мне одеяние — святые отцы, все-таки, сан следует уважать — но не парадное и не тесное, туфли эти оставлю, они посвободнее. Прием будет таков: я, ты и эти… все пятеро. Но право голоса кроме нас с тобой только у этого вонючего нафьего выползня Пекки, остальным языки вырву, если вмешаются. Ох, боюсь — не выдержу я искушения и собственноручно приму его жертву. Стой! Сына позови. Пусть его Высочество тоже поприсутствует и молча… — молча! — послушает, как делаются государственные дела. Особо предупреди его, чтобы молчал: все что нужно — я с ним потом, с глазу на глаз обговорю…

Дело шло к ночи, а тайное совещание в оранжерее, изредка расцвечиваемое громкими богохульствами Его Величества, все продолжалось.

— Что же, святые отцы… Не могу сказать, что любо мне кое с кем из вас дело иметь, но… Будем считать, что вы меня убедили…

— Ваше Императорское Величество…

— Умолкни, святейший. Попросту говоря: заткнись, богами прошу! Ты за последние сорок лет всю мою желчь в мою кровь выпустил, святейший! Я только что недвусмысленно и вслух признал вашу правоту, лично убедился, что в ваши знамения ничего не подмешано умелой человеческой рукою, но это отнюдь не значит, что… История знает тысячи несбывшихся знамений и предсказаний, и это мы также должны учитывать. Давайте двигаться дальше, давайте искать, в ком из этих драчливых птеров сидит причина сих пророчеств? Будем перебирать по очереди. Мертвых сразу отодвинем, ибо они мертвы, и из-за них знамения бы уже сбылись… С кого начнем? Предлагаю с этого наглого мерзавца Когори Тумару…