Мотылек и Ветер - Ксения Татьмянина Страница 18

Губы стерты, рот и язык сухие, — девчонка сипела, но говорила серьезно, словно это я здесь ребенок и мне нужно объяснять всю тяжесть положения. А у меня с собой ни воды, ни еды, ни примитивной влажной салфетки, чтобы вытереть ей лицо от грязи.

— Ты сильная?

Я вопроса не поняла, догадавшись только о том, что речь не о физических возможностях. И Ника — тоже наследница? Раз она его дочка, то как раз может быть.

— Нет, вряд ли.

— У меня почему-то ничего не выходит. Наверное из-за удара по голове, так болит. Папа рассказывал мне о шаге на грань, что так бывает в особых случаях. Это когда из ловушки замкнутого пространства можно вырваться… Ты делала так?

— Я даже не понимаю, о чем ты.

Она выбивалась из сил. Сколько здесь прошло времени? Сколько суток с момента похищения? Или ее держали где-то еще, и недавно заперли здесь? Спросить бы — что случилось, кто это сделал? Но Ника была слаба, и тратить оставшееся на такой разговор — глупо.

— Но ты ведь сюда залетела… Ты же пограничница? Ты же поняла, что я здесь!

Ника всхлипнула и бессильно затихла. Я, не зная, что же мне делать, перебралась на другую сторону, аккуратно перекатив девочку чуть на бок и снова пыталась пальцами растянуть хитрые тугие узлы. Полулегла и попыталась понадрывать волокна зубами, по чуть-чуть. Получалось. Неудобно, долго, но получалось.

— Тебя как зовут?

— Ирис.

— Папа говорил, что это опасно и по границам могут ходить только очень сильные… Ты сможешь!

Сколько Нике? Роберт упомянул — тринадцать. А голос и тон у нее, как у старой женщины, знающей жизнь и судьбы, видящей какие-то шансы. Я смогла ее освободить от веревки, провозившись до нытья в зубах и стертых губ. Распеленала и приобняла девочку.

— Что нужно сделать?

— Идем к двери. Там нужно прочувствовать за пространством пространство. За гранью — не пространство. Где пусто и есть один только ветер, река, время и небытие. Если нет якорей — нельзя. Сорвет в сторону смерти…

Она говорила почти также бредово, как и недавний незнакомец. И если бы хоть слово для меня было ясным.

— Ника, я все равно не пойму. Что делать нужно?

— Так папа говорит! Он пробовал так делать, он рассказывал, он меня тоже готовит, я стану наследницей, когда вырасту.

— Держись за шею… — я подняла девочку себе на спину, по-другому никак. Главное, чтобы она смогла держаться за меня хоть как-то, пока я, согнувшись, удерживала ее на спине и захватив под колени. — Не знаю, что все это значит, но остается только попробовать…

Звон в ушах. До ультразвука, боли и спазма в груди, когда невозможно вдохнуть. Отчаянье такой силы, что блекло и выцветало все до кипельной белизны. Сердце вынули. Остановили. Я умерла, и все, кого мне хотелось позвать в этот миг, уже были на том свете, — дедушка, маленький сын, родители. У меня нет якорей на этой стороне, все на другой — родные мама и папа и самые кровные и близкие — два Василия, старик и младенец.

Шаги по границе — это шаги канатоходца. Напряжение, нечеловеческие усилия и колебания души от любого ветерка или дрожи извне.

Когда я вынырнула из этого, я не могла вспомнить — что было. Случившееся уплывало из сознания так быстро, как сон утром. Еще секунду назад весь ужас кошмара и боль сердца держали в плену, и вот вдох за вдохом голова яснеет. Приходит понимание — что ты у себя, с тобой все в порядке, и все, что было — сон. Я в траве на газоне парка, Ника рядом. К нам бежит прохожий, и я сама уже держу в руках анимо, нажимая вызов Роберта Тамма, потому что сигнал Августу опять не проходит из-за того, что он вне зоны доступа…