Белый дирижабль на теплом море - Рина Лесникова Страница 10

Вскоре причина маминого беспокойства стала понятна – как-то утром из ее спальни вышел гражданин Зонгер. Дети ему очень обрадовались. А Николь… Для нее он был никем. Впрочем нет, гражданин Зонгер был государственным производителем, ответственно относящимся к своим обязанностям и продолжающим поддерживать рожденных от него детей.

– Мама, он теперь твой муж? – Николь с силой терла горящую щеку. Этот Зонгер перед тем как проститься и уехать на службу на блестящем черном мобиле, поцеловал не только выбежавших проводить его детей, но и ее. Вроде бы, как маленькую, но отчего же так противно?

– Нет, доченька, у него уже есть жена, – отвернув к окну лицо, сообщила мама.

– Ты его любишь, да?

Аделаида Николаева тяжело вздохнула и, когда Николь уже решила, что ответа не последует, все же заговорила:

– Понимаешь, дочка, так надо, – и смолкла, не решаясь продолжить.

– Что надо, мама?! Принимать у себя чужого женатого мужчину? Тебя ведь уже давно исключили из реестра, и ты не обязана принимать у себя государственных производителей! Мы живем в свободной стране!

– Что бы ты понимала, – глухо ответила мама.

– Что я понимаю? Мне он не нравится, мама! И я вижу, что он не нравится тебе! Давай его прогоним! Или… или я пойду в комитет Свободы или даже в Магический Контроль и пожалуюсь на него!

– Нет! Доченька, нет! Я люблю его, я правда, люблю его! – мать кинулась к ней и готова была упасть на колени.

– Как-то я не так представляла любовь, мама, – Николь собралась выйти из комнаты.

– А как? Цветы, конфеты и поцелуи?! Ну так вот же! – Аделаида указала на стол, на котором стояла ваза с цветами и валялись несколько фантиков от конфет, брошенные убежавшими гулять детьми.

– Не знаю. Мне думается, что любовь можно прочесть во взглядах, а ты смотришь на него со страхом. И перед прощанием он поцеловал не тебя, а меня. Мне противно, мама!

– Доченька, потерпи, – мать все же бросилась на колени, – потерпи, моя маленькая! Скоро ты уедешь, и не будешь его видеть! Думаешь, почему мне оставили этот дом? – женщина обвела рукой их скромное жилище. – А ведь после того, как я осталась одна, я обязана была переселиться в комнату в общежитии для одиноких! Откуда эти игрушки? Платья? Конфеты и фрукты? Почему от тебя так быстро отстали после того, как... – и тут мама испуганно смолкла.

– После чего, мама?

– Ничего, – Аделаида сжалась и отошла к мойке, загремев грязной посудой. – Может, сейчас ты и не готова это понять и принять, но знай, что я тебя люблю и сделаю для тебя все, а не только…

– Я тоже люблю тебя, мамочка. Очень-очень, – Николь подошла к матери и крепко обняла ее со спины. – И Валюшку и Рэис тоже люблю. Даже не смотря на то, что… – и смолкла, почувствовав, как напряглась материнская спина.

Время, оставшееся до отъезда в дом отдыха, Николь провела за рукоделием. Она шила себе платья из тканей, которые достала мама. Ну да, мама. Как же! Но все слова были уже сказаны, а обижать мамочку, и тем более, злить гражданина Зонгера не хотелось. Пусть его. Платья можно сшить, но ведь не будет же проверять этот «производитель», носит ли она их? В санатории хватит тех двух, что остались еще с интернатской поры, а в училище выдадут форменную одежду. И девушка стойко терпела его поцелуи в щеку при встрече и прощании и старательно делала вид, что не замечает масленых взглядов, блуждающих по ее еще по-юношески угловатой фигуре.

Как же хорошо, что до девятнадцати лет – возраста занесения в реестр потенциальных матерей – еще три года. Три долгих года. Мало ли, что за это время случится? Вдруг, за время учебы в училище у нее резко поднимется магический уровень? Или у Коськи, и тогда они смогут пожениться. Или гражданин Зонгер отстанет и забудет про них. Или… да мало ли что?!

***

Отъезд в дом отдыха воспринялся как избавление. Как будто… Николь эти две недели валялась в липкой и мерзкой грязи, а потом помылась в бане, где было много-много горячей воды и настоящего душистого мыла.

Как же хорошо, что она попала сюда! В доме отдыха была совсем другая жизнь. В комнате жили всего четыре женщины, две из них – обе намного старше Николь – были награжденными путевкой передовицами производства, даже не магами, а одна – двадцатипятилетняя специалист универсальной магии пятого уровня, настоящая хранительница границы – восстанавливалась после четвертых в ее жизни родов. Роды были тяжелыми, потому и оказалась Татьяна здесь. На самую молодую они посматривали с любопытством, но не отвечать же заслуженным гражданкам, что путевку для нее достал «производитель», а если уж быть до конца откровенной, любовник ее матери. Впрочем, женщины смогли сдержать любопытство, и до откровенных расспросов дело не дошло.

Утро начиналось с подъема и обязательного завтрака, причем старшие – гражданка Марина и гражданка Беата – каждый раз искренне радовались подаваемым блюдам и размерам порций, они с удовольствием съедали все и нисколько не стеснялись доедать то, что оставалось на тарелке Николь. После завтрака отдыхающие частенько слушали лекции. Иногда им рассказывали о красотах родной страны, иногда о новых трудовых свершениях ее граждан и очень часто о героических подвигах хранителей рубежей Свободной Республики и о том, что делается государством для того, чтобы рубежи оставались непроницаемы для беснующихся за пределами магического полога монстров.

После обеда полагался небольшой сон, прямо совсем как в детском саду и младшей школе, потом прогулки, а после ужина на летней площадке почти каждый вечер показывали настоящие фильмы. Иногда документальные, а иногда даже художественные. В них отважные защитники Либерстэна боролись со злобными зарубежными монстрами, раскрывали все их коварные планы и всегда выходили победителями.

– Как же я хочу скорее выучиться и поступить на службу! – восторженно призналась Николь Татьяне после просмотра одного из таких фильмов. – Обязательно на границу! Пусть я и целительница, но труд целителей ведь тоже там востребован, правда? Ах, Татьяна, какие романтические отношения были у целительницы Ассоль и производителя Фредерика! У них родилось шесть детей! А потом они поженились и родили еще троих. Вот какой должна быть настоящая любовь! Скорее, скорее, скорее хочу вырасти!

После просмотра такого великолепного фильма верилось, что настоящая любовь где-то ждет и Николь, а липкие мерзкие взгляды гражданина Зонгера были глупой выдумкой. Не могут быть граждане Либерстэна плохими, ни в одном фильме такого нет. Ведь с первых кадров понятно: если кто-то поступает плохо, значит, в конце фильма выяснится, что он саботажник или, вообще, вражеский лазутчик!

Татьяна долго молчала, а потом, словно решившись, начала осторожно говорить:

– Я тоже верю, что настоящая любовь существует. И ты обязательно найдешь ее.

– Найду. Конечно, найду! Но, Татьяна, почему ты так грустно говоришь об этом?

– Почему? – женщина бросила тоскливый взгляд на угасающий за дальней лесополосой закат. – Эх, Ника, Ника, какая ты еще наивная. Думаешь там, на границе, мы день за днем совершаем героические подвиги? Нет, служба большинства магов заключается в том, что мы подключаемся к магическим накопителям и час за часом, смена за сменой, год за годом отдаем им свою силу и молодость. Маги отдают этой проклятой Стене свою жизнь! – зло выплюнула Татьяна. – Но и это еще не все! Мало отдать Свободной Республике жизнь, каждая женщина должна родить как можно больше еще таких же магов, которые заменят иссушенных Стеной ранее! Да, если тебе повезет, то тебя выберет какой-нибудь один производитель. Правда, для этого он должен занимать достаточно высокое положение. И ты будешь… только с ним. А если нет, то тебя будут иметь право пользовать все, кто выше восьмого уровня! И так до тех пор, пока не забеременеешь. Зачастую даже не зная, от кого… Вот она наша романтика, Николь. А теперь можешь сообщить о моих словах службе Магического Контроля. Я устала. Я так устала и уже ничего не хочу: ни любви, ни светлых идеалов. Это последние дни отдыха, а потом… потом опять все сначала – смена у накопителя, смена в постели. Смена у накопителя, смена в постели, – Татьяна прижалась спиной к белеющему в темноте стволу березы. Если бы Николь не видела магических потоков, то и не заметила бы бегущих по ее щекам мокрых дорожек.