Темные отражения - Алексей Калугин

– Любопытная книга, не правда ли?

Павел оторвал взгляд от страниц книги, которую держал в руках, и глянул на продавца.

Сквозь толстые линзы очков на него изучающе и оценивающе смотрели голубовато-серые, выцветшие от времени глаза старика букиниста.

Томик карманного формата толщиной в три пальца привлек внимание Павла среди книжного развала прежде всего тем, что он не смог даже приблизительно определить язык, на котором была написана книга. По ровной, блестящей зелени кожаного переплета тянулись сплошные, не разделенные пробелами на слова линии глубоко оттиснутых золотом знаков, – одна короткая и две длинные, – больше похожих не на буквы, а на причудливые геометрические фигурки или тайные символы алхимиков: перечеркнутая вертикальной линией спираль, вытянутый ромб с крестиком в центре, опрокинутый рогами вниз полумесяц, завиток, похожий на нераспустившийся розовый бутон, – и так далее, все в том же стиле.

Павел взял книгу в руки. Страницы ее – тонкие, полупрозрачные – были испещрены точно такой же вычурной вязью, набранной мелко и убористо. В тексте не было ни графиков, ни рисунков. Набор знаков был ограничен, то и дело они повторялись, но с первого взгляда не представлялось никакой возможности уловить хоть какую-то закономерность в их расположении.

Заглянув в конец книги, Павел обнаружил там две страницы с короткими аннотациями на русском и английском языках:

«Книга Гельфульда Глумза «К истории зеркал и связанных с ними явлений симметрии сна» является наиболее полным и последовательным исследованием данного вопроса. Диапазон исследований автора распространяется от пророчеств Аверроэса до гениальных предвидений Льюиса Кэрролла. Особенно интересен раздел, посвященный многомерно отраженной симметрии снов, включающий совершенно новые, оригинальные исследования и методологические разработки автора. Несомненный интерес для читателя представляет и современное прочтение классической мантры «Ауру-тха, ахту-руа».

– Что это за книга? – спросил Павел.

– Понятия не имею, – пожал плечами старик. – Два дня назад мне принесла ее старая женщина чрезвычайно неприятной наружности, очень грязно одетая. Но книга показалась мне достойной внимания. Вы согласны?

– Вам известно, на каком она языке?

– Увы, – книжник с прискорбием развел руками. – Но я считаю, что, если книга кем-то написана и издана, на каком бы языке она ни была, обязательно появится тот, кто захочет ее прочесть. Или нет?

Павел еще раз перелистал книгу.

– Сколько вы за нее хотите?

Глаза букиниста за стеклами радостно блеснули, но, прежде чем ответить, он долго тер подбородок.

– Семьдесят пять, – произнес он наконец. – Или для вас это слишком дорого?

Павел достал бумажник и, пересчитав свою небогатую наличность, протянул старику шестьдесят три тысячи мелкими купюрами. Книжник, тяжело вздохнув, принял деньги.

– Я всегда рад, когда книга попадает к человеку, которому она действительно нужна, – сказал он, убирая мятые бумажки в ящичек кассы.

Павел сунул покупку в карман плаща, кивнул на прощание букинисту и, выйдя из лавки, направился в сторону университетских корпусов.

Павел Гардин заканчивал выпускной курс философского отделения университета. При первом знакомстве никто не давал Павлу его настоящего возраста. В свои двадцать семь он выглядел точно так же, как на фотографии, вклеенной в зачетку еще при поступлении, почти шесть лет назад: худой, длинноволосый юноша с носом чуть длиннее среднего и немного растерянным взглядом темных, широко раскрытых, как будто чему-то сильно удивленных глаз. Среди знакомых Гардин пользовался известностью как знаток восточных школ философии, эзотеризма и мистики, имеющий к тому же неплохую библиотеку по этим предметам.

Две страсти – исследователя и собирателя, – объединив усилия, сподвигли его на то, чтобы отдать последние деньги за непонятную книгу на неизвестном языке.

Впрочем, в жизни Павла это был не первый и скорее всего не последний случай бессмысленной траты денег. Павел имел привычку, от которой и сам порою хотел бы избавиться, – он обычно покупал приглянувшуюся ему по той или иной причине вещь прежде, чем разум успевал дать ей четкие характеристики и решить, понадобится ли она своему владельцу хотя бы раз в жизни. Тем не менее следует признать, что среди вороха всевозможного хлама и бестолковых безделиц, которые Павел с усердием готовящегося к долгой зимовке хомяка тащил в свою комнату, порой попадались и настоящие жемчужины, становившиеся украшением его собрания и предметом зависти разделяющих его интересы товарищей.

В перерыве между лекциями Павел забежал в соседний корпус, чтобы показать свое новое приобретение знакомым студентам-лингвистам, а заодно и выяснить, кто бы мог помочь ему разобраться, о чем, собственно, идет речь в купленной утром книге.

Будущие знатоки живых и мертвых языков долго листали маленький томик, важно обмениваясь глубокомысленными замечаниями, и, недоуменно пожимая плечами, озадаченно кривили губы.

– Ну что? – спросил Павел, выждав приличествующее случаю время и уже в тайне подозревая, что определенного ответа на свой вопрос он сегодня не получит.

– Видишь ли, брат…

Один из будущих лингвистов снял с носа очки и почесал дужкой затылок, что являлось явным признаком того, что специалист, не зная, как ответить на поставленный вопрос и при этом не желая терять авторитет, подбирает соответствующую научную терминологию, чтобы начать пудрить мозги обратившемуся к нему за помощью дилетанту.

От необходимости нести наукообразную глупость его избавил звонок к началу лекции.

– Слушай, пойдем к нашему препаду, – решительно предложил Павлу лингвист.

Гардину потребовалось совсем немного времени, чтобы сделать выбор между чувством долга, зовущим на лекцию, и желанием выяснить, стоит ли чего-нибудь книга, оказавшаяся у него в руках.

Солидный седовласый ученый, взяв книгу из рук Павла, аккуратно положил ее перед собой. Прежде чем приступить к изучению предложенного объекта, он степенно огладил свою солидную бороду и тщательно протер салфеткой стекла очков, после чего водрузил их на толстый, широкий нос. Движения его были плавны и неторопливы.

Покончив с обязательной вступительной процедурой, профессор наклонился вперед и внимательно осмотрел книгу. Затем, хмыкнув совершенно неопределенным образом, он аккуратно, двумя пальцами, перевернул обложку, изучая форзац, перелистнул несколько страниц и заглянул в конец.

Окружившие профессора студенты, затаив дыхание, наблюдали за священнодействием маститого ученого.

Через несколько минут профессор решительно захлопнул том, снял очки и, с победным видом оглядев сгрудившихся вокруг учеников, постучал оправой по корешку книги.