Крест и посох - Валерий Елманов

Пью не ради запретной любви к питию,

И не ради веселья душевного пью.

Пью вино потому, что хочу позабыться,

Мир забыть и несчастную долю свою.

О. Хайям.

Это произошло в один из последних весенних дней, во время обязательного послеобеденного отдыха. Константин Орешкин, еще вчера обычный учитель истории, а ныне волею каких-то неведомых, но могучих сил ставший удельным рязанским князем, лежа на своей удобной постели и не желая праздно валяться без дела, в очередной раз неспешно размышлял о превратностях судьбы.

Почему-то именно ему, самому простому и заурядному человеку, который за всю свою жизнь ничем выдающимся не отличился, выпала такая загадочная, почти сказочная участь – оказаться в средневековой Руси начала тринадцатого века. То есть ухитриться попасть в те благословенные времена, когда ни один князь в той же Рязани совершенно не опасался внешних врагов, а все силы и помыслы его были направлены исключительно на козни ближайшим соседям. О татарах никто и слыхом не слыхивал, половцы, неоднократно битые за последние годы, тоже изрядно присмирели, чему в немалой степени поспособствовали частые свадьбы русских князей, особенно из числа близких к Дикому Полю, на дочерях самых знатных половецких ханов.

Сам Константин, как оказалось, тоже был женат на половчанке, в крещении получившей имя Феклы и собравшей в себе, к великому сожалению, все самые плохие черты двух народов. Но это был один их тех немногих минусов, на которые Константин закрывал глаза. Уж очень их было мало по сравнению с внушительным количеством жирных увесистых плюсов. Впрочем, уже одно то, что он был на Рязанщине князем, хотя и удельным, имеющим всего один небольшой городок Ожск, напрочь перекрывало все имеющиеся недостатки. К этому не грех добавить, что тело, которое ему досталось, было лет на десять моложе того возраста, в котором он пребывал до путешествия сюда, и выглядело весьма мужественно и приятно для женского глаза. Не супермен, не Шварценеггер, но все, что должно быть, имелось в достаточном количестве.

И только одно слегка отравляло пребывание Константина в этом мире: непонимание, ради чего, собственно, его сюда зашвырнули. И ведь добро бы, если бы произошла какая-то там накладка, какой-то случайный пробой во времени и пространстве. Тогда конечно – живи и радуйся. Но ему же предложили участие в неведомом эксперименте, причем ни черта по сути не объяснив, а только сказав, что если он не согласится, то хана всей земле-матушке. Более того, планета останется целой, лишь если этот треклятый эксперимент закончится успешно, то есть он, Константин, все сделает так, как надо. Вполне естественно, что напрашивались сразу два вопроса: что именно он должен сделать и как надо это сделать. Впрочем, со второй частью можно было бы и обождать. Тут хотя бы с первой разобраться. Ведь ничегошеньки ему никто не пояснил, даже не намекнул. Получалось, что спасение утопающих – дело рук самих утопающих, и только их.

Поначалу мелькнула у него мысль, что, возможно, тут произошла какая-то накладка, связанная с тем, что в тот же вихревой поток времени угодили по досадному недоразумению еще три человека. Вот тем поначалу пришлось хлебнуть лиха, пока на их пути не попался Константин. Но потом, логически поразмыслив, он пришел к выводу, что таких детских ошибок даже серьезные люди на Земле никогда бы не допустили, а что уж там говорить о тех, кто сидит где-то высоко-высоко, неотрывно смотрит на него и все время чего-то от него ждет, вот только знать бы еще – чего именно.

Впрочем, ворох повседневных событий, забот, хлопот и проблем, большинство из которых требовали непосредственного участия князя, практически не оставлял Константину свободного времени, чтобы без конца ломать голову над вопросом: «А на кой черт меня вообще сюда прислали?»

Единственные часы, когда он не был загружен, – это послеполуденный сон, к которому истинный житель двадцатого века так и не привык. Обычно в эти минуты он подводил итоги сделанного и планировал все остальные дела. Но о чем бы он ни размышлял, в конечном счете, все его мысли вновь и вновь возвращались к тому злополучному вопросу, на который он никак не мог найти ответа.

Не раз и не два он, закрыв глаза, силой своего воображения даже вызывал из памяти своего попутчика по поезду, который, собственно говоря, и предложил ему участие в этом загадочном эксперименте. Вспоминая все детали и нюансы их разговора, он силился выудить оттуда хоть что-то, что могло бы разъяснить ему, Константину, что он должен делать.

Вот и сегодня он, представив в очередной раз его благообразное лицо с золотым пенсне, ловко сидящим на породистом носу, и пышной шапкой седых волос, обратился к нему с просьбой о подсказке. Однако туманное видение по-прежнему продолжало оставаться глухим ко всем его мольбам.

– Ну хоть одним словечком, хоть намеком, – взывал Костя, мрачно предчувствуя неизбежный конечный результат своих усилий, и он не ошибся в своих пессимистических прогнозах. Видение явно брало уроки то ли у молодогвардейцев, то ли у Зои Космодемьянской.

– Ну и иди к черту, – буркнул раздраженно Константин.

Эту команду попутчик почему-то всегда исправно слышал и охотно ее выполнял, мгновенно исчезая.

– Сами разберемся как-нибудь, – продолжал ворчать бывший учитель истории. – Не сегодня, так завтра. А нет, так добрыми делами рассчитаемся. А уж они там наверху пусть сами думают – хватит их или нет.

– А тут и думать нечего, – раздался хрипловатый голос откуда-то снизу, со двора. – Точно тебе говорю – не хватит. Мало их у тебя. Да и сами они какие-то квелые да мелкие.

У Константина от неожиданности поначалу даже дыхание перехватило. Это кто ж ему все-таки сподобился ответить? А обладатель хриплого голоса между тем продолжал поучать:

– Не там ты искал, ой не там.

«А где?» – едва не сорвалось у Константина с языка, но он вовремя сдержался. Зато вместо него всего одним мгновением позже тот же вопрос задал кто-то другой, очевидно собеседник хриплого, и сразу получил исчерпывающий ответ:

– Крутую лощину у Долгого болота знаешь?

– Ну?..

– Там еще овраг идет. А в овраге том родник бьет сильный. Ручей от него, что в болото бежит, в любой холод не замерзает. Вот там грибов видимо-невидимо.

– Тьфу ты черт, – в сердцах сплюнул Константин, до которого, наконец, дошло, что это разговаривала пара дворовых людей, которая просто по случайности остановилась под открытым окном княжьей ложницы, а стало быть, никакой мистики, а уж тем паче подсказки в их словах искать не имеет никакого смысла. Он разочарованно вздохнул, но почему-то по-прежнему продолжал прислушиваться. Голоса меж тем постепенно стали удаляться, но сквозь настежь распахнутые окошки из настоящего, хотя и мутноватого веницейского [1]стекла, они доносились еще достаточно отчетливо.