Конан. Карающий меч - Роберт Говард

Я не знал, кто такой Конан. Нет, фильмы-то я видел, и рисунки рассматривал, и полагал, что знаю о нем все. Пока не прочел рассказы, которые теперь вошли в эту книгу.

А до этого момента мне почти ничего не было известно о нем. Как и любому, кто не читал Говарда. Потому что в этих яростных ночах, в этих подземельях необузданной мужской фантазии содержится подлинная душа героя, чей облик столь многими художниками был нанесен на бумагу и холст.

Но вот и мне выпал шанс, и я с радостью за него хватаюсь. Все же, наверное, мое мысленное око видит киммерийца немного не так, как его изображает рука. Интуитивно я понимаю: истинный облик и истинный дух Конана мною так до конца и не разгаданы.

Прежде чем взяться за чтение, я поставил перед собой смелую задачу: увидеть образ Конана совершенно по-своему. Задача усложнилась на первых же страницах, виной тому — говардовский язык. Подобранные им слова ничуть не уступают краскам художника, они создают зримые и точные картины.

И чем дальше я читал, тем лучше понимал, что его рассказы стали классикой в гораздо более широком жанре, нежели развлекательная литература. И события, излагаемые в конановском цикле, мне представлялись по-особому. Видимо, тем же манером представлялись «Остров сокровищ» Н. К. Уайету и «Лорна Дун» Миду Шефферу. Мне очень импонирует их стиль, в котором любовь к романтике и авантюре дополняется профессиональной серьезностью, так присущей художникам-иллюстраторам «Золотого Века». Классическая иллюстрация приключенческой книги — вот он, мой выбор. Я должен иметь право на Конана — так же как и эти мастера обрели право по-своему изображать полюбившихся им героев.

И мне было из чего выбирать. Как из рога изобилия сыпались образы, набегали друг на друга волны, состоящие из поз, ракурсов и светотеней. Бывало, засидишься допоздна за эскизом — и вдруг возникает Конан, бредущий каменистым ложем ручья к своему очередному подвигу. Из таких зарисовок мало-помалу сложился приблизительный портрет варвара — бойца-одиночки, всегда чуткого и настороженного, всегда уверенного в себе.

Я задался целью определить его эмоциональный спектр. Так возник новый рисунок, порожденный моим желанием создать профиль киммерийца, который бы наводил на мысль о крадущейся пантере. И вот он шагает во мраке по крепостной стене в «Людоедах Замбулы», и его задача — показать читателям, что такое реальный мир. Захотелось увидеть замбульские улицы, и я добавил еще одну ночную сцену: как Конан, спасая Нефертари, крадется по городу и при этом стережется людоедов.

Затем — повесть о морских разбойниках, в которой авантюрного и мифического ничуть не меньше, чем в «Одиссее капитана Блада» Сабатини. В пиратские страсти «Черного чужака» Конан влетает на всех парах.

Я решил изобразить его таким, каким его прежде не изображал никто. Во всех пиратских регалиях — словно сам Говард обнаружил на пыльном чердаке дедовский сундук. Черно-белые внутренние рисунки — дань долгожданной возможности проиллюстрировать повесть о средневековых пиратах. Работа эта доставила мне немало удовольствия.

При первом прочтении рассказов о Конане он предстает воином-берсерком, простым и бесхитростным рубакой. По идее, таким его и следовало бы изображать. Я и не имел ничего против; собственно говоря, надо было лишь найти свою точку зрения на боевое безумие. Решение состояло из двух частей. Первая: Конан один на один с пиктом, таким же перевитым мускулами бойцом. Этот рисунок лег на обложку. Хотелось не близкую победу киммерийца пообещать читателю, а передать напряжение схватки и, кроме того, продемонстрировать тело героя в динамике. Это привело ко второй битве, где Конан, будучи окружен, вдруг моментально превращается в машину-убийцу. Тела врагов сливаются в единый вихрь, обрушивающийся на него; сцена как будто высвечена далекой молнией. Эта же молния на заднем плане предназначена для того, чтобы подчеркнуть мускулатуру Конана и придать драматизма рукопашной схватке.

Другую возможность показать силу варвара, его великолепную мускулатуру, предоставил рассказ «Сокровища Гвалура». Мне привиделось, как он спешит по ступеням лестницы к Мьюреле, преодолев бегом множество сводчатых коридоров; влажная от пота спина блестит в свете солнца.

Повесть «За Черной рекой» мне виделась в классическом «конановском» духе, но я снова предпочел ночную сцену с воинами, подкрадывающимися к неприятелю. Я был на том берегу вместе с замыслившими недоброе дикарями, карабкался по склону, чтобы учинить резню. Зато потом для контраста выбрал ясный солнечный день и показал, как на пиктов сыплется выпущенная из катапульт всякая всячина. Погибнуть в столь чудный день — это ведь и смешно, и грустно.

«Гвозди с красными шляпками» можно иллюстрировать снова и снова. Надеюсь, это и будет сделано другими художниками. И хотя я не поддался соблазну нарисовать слишком много чудовищ, боясь оставить без работы воображение читателя, мне представился образ старика с его необычным орудием убийства.

И наконец, последнюю иллюстрацию я припас для титульного листа. Хотелось создать икону, образ, включающий в себя главные черты Конана-киммерийца — искателя приключений, воина, разгадчика волшебных тайн Хайбории. Разные художники, в то или иное время повлиявшие на мое творчество, были бы категорически против, но я прислушался только к одному голосу — голосу Джозефа Лейндекера. И попробовал сделать то, что сделал бы он на моем месте.

Грегори Мэнчесс, 2005