Темный принц - Кристин Фихан

Он больше не мог обманывать самого себя. Медленно, с бесконечной усталостью, Михаил Дубрински закрыл книгу в кожаном переплете. Это был конец. Он больше не мог выносить это. Книги, которые он так любил, уже не скрашивали безысходность его одинокого существования. Весь кабинет был заставлен книгами — от пола до потолка вдоль трех стен. За столетия он прочел каждую, и каждая осталась в его памяти. Но книги перестали служить утешением для его разума. Они питали ум, но разрушали сердце.

Он больше не будет пытаться уснуть на рассвете, по крайней мере в исцеляющем сне обновления, он будет искать вечный отдых, и помилуй Господь его душу. Его раса была малочисленной, разрозненной, преследуемой — исчезающей. Он овладел всеми навыками, физическими и духовными, каждой новой технологией. Михаил заполнил свою жизнь искусством и философией, физическим трудом и наукой. Он знал все целебные травы и каждый ядовитый корешок. Он знал все об оружии человека, да и сам был превосходным оружием. Он остался один.

Его народ был вымирающей расой, и он подвел всех. Как вожак, он должен был найти способ спасти тех, за кого был в ответе. Слишком много мужчин оборачивались [1], продавая души и становясь нежитью от отчаяния. У них было слишком мало женщин, чтобы раса продолжала существовать, чтобы выйти из тьмы, в которой они пребывали. У них больше не осталось надежды. По своей сути мужчины были хищниками, в них росла и ширилась тьма, пока наконец они не переставали испытывать эмоции и продолжали существование в сером холодном мире. Каждый должен был найти свою пропавшую вторую половинку, Спутницу жизни, которая навсегда вернет ему свет.

Его захлестнула печаль. Запрокинув голову, он вложил в крик всю свою боль, подобно раненому животному, которым, в сущности, и был. Он больше не мог выносить этого одинокого существования.

Дело не в том, что вы остались в одиночестве, а в том, что вы испытываете одиночество. Человек может быть одиноким и в толпе, вы так не думаете?

Михаил замер, и только то, что его бесстрастные глаза настороженно мигали, говорило: хищник почувствовал опасность. Он сделал глубокий вдох, резко закрывая свое сознание, в то время как все его чувства обострились, стараясь обнаружить злоумышленника.

Но он был один. Он не мог ошибиться. Он был самый старый, самый могущественный и самый хитрый. Никто не смог бы пробить его защиту. Никто не смог бы приблизиться к нему без его ведома. Это его заинтересовало, и он повторил слова, вспоминая, какой был голос. Говорила женщина, молодая, умная. Он позволил своему сознанию слегка приоткрыться, исследуя тропу и разыскивая ментальные [2]отпечатки.

Я нахожу это вполне возможным, согласился он.

И обнаружил, что задержал дыхание в ожидании ответа. Человек. Кто это, черт возьми? Он был заинтригован.

Иногда я отправляюсь в горы, где остаюсь наедине с собой в течение нескольких дней и недель, — и я не одинока, однако на вечеринке, окруженная десятками людей, я более одинока, чем когда-либо.

У него засосало под ложечкой. Ее голос, наполнивший его сознание, был мягкий, музыкальный, а его невинность вызывала желание. Михаил уже несколько столетий не испытывал ничего подобного, его тело не нуждалось в женщине. Но теперь, слушая ее голос, голос человеческой женщины, он был поражен: огонь побежал у него по жилам.

Как вам удается говорить со мной?

Я сожалею, что обидела вас.

Он мог отчетливо осознавать, что именно это она и имела в виду, он мог ощущать ее сожаление.

Ваша боль была такой острой, такой ужасной, что я не могла не откликнуться. Я подумала, что вы, возможно, захотите поговорить. Смерть — не ответ на несчастье. Думаю, вы знаете об этом. Но я замолчу, если вы этого захотите.

Нет!

Его протест прозвучал как команда, властный приказ, который отдают, зная, что он немедленно будет исполнен.

Он почувствовал ее смех прежде, чем звук достиг его сознания. Мягкий, беззаботный, манящий.

Вы привыкли к тому, что окружающие подчиняются вам беспрекословно?

Совершенно верно.

Он не знал, как заставить ее рассмеяться снова. Это захватило его. Чувства. Эмоции. Их становилось все больше, пока они не завладели всем его существом.

Вы европеец? Богатый и очень, очень высокомерный.

Он понял, что улыбается на ее поддразнивания. Он никогда не улыбался. Особенно последние лет шестьсот или даже больше.

Все так и есть.

Он ждал, когда снова раздастся ее смех, и желание его услышать было так же непреодолимо, как желание наркомана во что бы то ни стало отыскать наркотик.

Когда смех наконец раздался, он был низкий, удивленный и такой ласковый, словно чьи-то пальцы прикасались к его коже.

А я американка. Вода и масло, вы так не считаете?

Он определил ее местонахождение. Она была не так уж далеко от него.

Американские женщины всегда могут научиться хорошим манерам.

Он произнес это нарочито замедленно, заранее предвкушая ее реакцию.

Вы действительно высокомерны.

Он полюбил ее смех, он смаковал его, ощущая всем телом. Вдруг он почувствовал, как она стала вялой и зевнула. Это еще лучше. Он послал ей легкий ментальный толчок, очень деликатный, чтобы она уснула и он мог изучить ее.

Прекратите!

Она среагировала быстро — отпрянув с обидой и подозрительностью. Она отступила и захлопнула дверь в свое сознание так быстро, что он поразился: она оказалась слишком ловкой и сильной для своего возраста, для человека. Она — человек. Он был уверен в этом. Так же как, не глядя на часы, знал, что до рассвета оставалось ровно пять часов. Не то чтобы он не мог выдержать первые или последние лучи солнца... Просто он проверил ее психическую защиту, осторожно, чтобы ее не побеспокоить. Слабая улыбка появилась на его четко очерченных губах.