Орда. Шпион Темучина - Андрей Посняков

О, если б я мог, как живительная вода,

Быть жаждущим людям полезным

И нужным всегда!

Д. Бямба

Преследователи не отставали, неслись по поросшей пожухлой травой палево-серой долине, узким языком врезающейся в лесистые сопки. На одну из таких сопок и взбирались сейчас беглецы, ведя притомившихся коней под уздцы – слишком уж крут был подъем. Кроме густых зарослей лиственницы и редких кедров, на окружавших долину сопках нередко встречались рощицы роняющих золотую листву берез, живо напомнивших одному из беглецов – Баурджину – далекую родину, потерянную, наверное, навсегда. Впрочем, сейчас не было времени предаваться ностальгическим воспоминаниям – пересев на заводных коней, преследователи неумолимо приближались.

Если б дело происходило не в монгольских сопках, если б эти всадники были не кочевниками, а, скажем, какими-нибудь западноевропейскими рыцарями или дружинниками из русских княжеств, тогда была бы надежда спрятаться, переждать, уйти, запутав следы… Баурджин невольно вздохнул – с кочевниками (без разницы с кем – монголами, тайджиутами, найманами, кераитами, меркитами и прочими) такие штуки не проходили. Редкостной наблюдательности были люди, что и понятно, иначе просто невозможно выжить, занимаясь охотой и скотоводством. Раззяв здесь не было…

– Шестеро, – затаившись за лиственницей, тихо произнес напарник Баурджина – Гамильдэ-Ичен, юноша лет восемнадцати – темноволосый, смуглый, с большими серо-голубыми глазами, чуть вытянутыми к вискам. Правая рука и плечо Гамильдэ-Ичена стягивала тугая повязка с проступавшими кое-где бурыми пятнами крови, длинный и слишком просторный для тощего парня халат-дээл, явно с чужого плеча, подпоясанный простой веревкой, топорщился на спине смешными складками, словно задубевшая шкура.

– Всего шестеро, Баурджин-нойон! – Парнишка наморщил нос. – Может быть, мы все же сумеем с ними справиться? Смотри-ка, остановились… Ищут следы.

– Найдут, – задумчиво отозвался Баурджин – высокий и, как видно, сильный молодой человек, года на три постарше своего спутника, широкоплечий, с зеленовато-карими глазами и волосами светлыми, как выгоревшая на солнце степная трава. Не очень-то он походил на типичного монгола или меркита, хотя средь кочевых племен встречались всякие – были и рыжие, и светловолосые.

– Что-то долго ищут. – Гамильдэ-Ичен перевел взгляд на Баурджина. – Нойон! Умоляю, давай нападем! Захватим трофеи – хотя бы лук и стрелы, ох, они бы уж нам пригодились, клянусь Христородицей!

Христородицей…

Баурджин усмехнулся. Найманы, к которым относились оба беглеца, верили в Иисуса Христа – и подобных им было достаточно по всей Монголии, от Халкин-Гола до Алтайских гор. Найманы, кераиты, часть меркитов и прочих молились Иисусу Христу и Христородице – именно так называли Деву Марию последователи опального ересиарха Нестория. Впрочем, о Нестории все эти племена вряд ли помнили.

– Да, пригодились бы, – согласно кивнул Баурджин. – Только эти шестеро – всего лишь передовой отряд погони. Разведка.

– И что? – Гамильдэ-Ичен воинственно сверкнул глазами. – У нас что, есть какой-то другой выход, кроме как немедленно напасть? Ведь ты же сам сказал, что рано или поздно они нас все равно найдут. Игдорж Собака далеко не дурак. Да и Кара-Мерген тоже.

– Напасть… – тихо передразнил молодой нойон. Нойон – князь! – он и одет был по-другому, нежели юноша, хотя и не по-княжески, конечно, но все же – голубой, с белой оторочкой дээл из теплой овечьей шерсти, правда, оборванный снизу, но на то уж были свои причины, белые войлочные сапоги-гуталы – с загнутыми вверх носами, удобные и легкие, узкие шерстяные штаны, желтый шелковый пояс, была и шапка да вот слетела еще в долине – ну и черт с ней! Всем пригож Баурджин-нойон, чем не князь? Вот только оружия – один кинжал, не очень-то против шестерых разбежишься. Хотя, если подумать, Гамильдэ прав, со всех сторон прав – если нет возможности укрыться, то лучшая защита – нападение. Вот только обмозговать все надо как можно быстрее.

Баурджин пристально взглянул на замешкавшихся преследователей. Судя по всему, не охотники – пастухи ишь как сторонятся леса. Видать, не меркиты. Ага… Боитесь-таки леса, парни!

Молодой нойон живо осмотрелся по сторонам. Он делал это уже не раз, но все же хотелось еще раз обвести взглядом окружающую местность. Угу… Обведи тут, попробуй – кругом лиственницы, кедры, чуть дальше, над обрывом, желтели листвою березки. Меж лиственницами густо росли можжевельник, шиповник, облепиха. Пожалуй, в таких зарослях и есть шанс. Только быстрее! Пока не подтянулся основной отряд, посланный Джамухою в погоню. Джамухой… Или все-таки – Кара-Мергеном?!

Кара-Мерген… Или Игдорж Собака ему все же не сообщил?

Впрочем, о нем – после. Сейчас нужно было действовать, и немедленно. Что бы такое придумать? Обрыв! Там, за березками…

– Гамильдэ, идем.

Мягко ступая по седовато-зеленому мху, беглецы прошли меж крепкими высоченными стволами, продираясь сквозь колючие заросли, и, выйдя к обрыву, стреножили лошадей в рощице.

– Круто-о-ой! – подойдя к краю обрыва, Гамильдэ-Ичен заглянул вниз.

Там, метрах в десяти под ногами, среди черно-серых камней журчал узкий ручей, кое-где поросший по берегам какими-то чахлыми кусточками. От ручья каменистое плато тянулось дальше, упираясь в черные горные кряжи с корявыми соснами на вершинах. От всей этой картины, в чем-то даже красивой, веяло какой-то непонятной угрозой.

– Урочище Мунх-Чуулу, – отвязывая от седла аркан, негромко произнес Баурджин. – «Вечный Камень». Вот уж и вправду…

Выбрав росшую над самым обрывом березу, молодой человек ловко набросил аркан на толстый сук и, обернувшись, подмигнул Гамильдэ-Ичену:

– Спускайся. Твоя задача – всего лишь не стать мишенью для вражьих стрел. Думаю, не станешь – ты верткий.

Молча кивнув, юноша поплевал на ладони:

– Ох, помоги нам, Христородица, и вы, духи Вечно-Синего Неба!

Несмотря на ранение, он спустился вниз сноровисто и быстро – миг, и уже махал рукой у ручья.

Отлично!

Проворно взобравшись на березу, Баурджин завязал аркан особым узлом, таким образом, чтобы ременная петля развязалась лишь с определенного положения – со стороны обрыва, после чего, спустившись, отвязал от второй лошади еще один аркан, а сделав это, крепко зажал ей ноздри. Лошадь, обычная монгольская лошадка – невысокая, неказистая, однако крепкая, неприхотливая и выносливая – захрипела, взмахнув хвостом, а потом, когда молодой человек отпустил ноздри, и заржала, привлекая внимание уже взобравшихся на сопку преследователей.

Баурджин едва успел нырнуть в заросли можжевельника, как из рощицы к обрыву вышли все шестеро: поджарые молодые люди, весьма плохо одетые, чуть ли не в рубище. Ну, конечно, с трудом собранные ханом Джамухой роды на общие дела отдавали отнюдь не лучших, ведь Джамуха – не их роду-племени, чего же его не обмануть, хотя бы в такой вот мелочи? Хорошо… Но это все касалось лишь пятерых, а вот шестой… Шестой был матерый воин. Коричневое, обветренное лицо, морщинистое, с узенькими щелками глаз. Шрам через левую щеку – след сабельного удара, тонкие, надменно искривленные губы. Тщательно отполированный кожаный нагрудник, такие же оплечья, отороченная собольим мехом шапка, на поясе тяжелая уйгурская сабля в ножнах, обтянутых зеленой узорчатой замшей.