Воины Нав - Виталий Дубовский

На дворе хозяйничала метель. В этом году лютень выдался снежным и морозным. Колючий ветер со свистом и озорством метался по дворам в поисках жертвы. Но сегодня попрятались даже собаки. Деревня погрузилась в холодный зимний сон, могучие лапы елей склонились под тяжелыми снежными одеялами. Крыши изб словно надели пушистые белые шапки, пытаясь согреть своих хозяев. В такую погоду все живое засыпает, попрятавшись по норам и убежищам. Заснули и жители деревни в надежде, что с утра Стрибог станет милостивей.

Лишь в одной избе светилась лучина, едва бросавшая отблеск сквозь створки ставен.

Именно за этой избой и наблюдали внимательные глаза незнакомца. Он стоял под голой вербой, опираясь на свой посох. Тулуп его был расстегнут, словно ему и дела не было до лютого холода. И, действительно, казалось, метель обходит его стороной, разбиваясь о невидимую преграду.

Стоян думал. Он вспоминал те времена, когда Верея была выбрана им Королевой шабаша. Много воды утекло с тех пор. Погасла ее красота, некогда сводящая с ума всех мужиков в округе. Сам-то он тоже не молодел, огрубела душа его, став черствой, словно давний сухарь. Да что там душа, даже тело стало подводить, требуя все новых и новых наговоров. Эх, Верея-Верея, как говорится, «хороша была девка, да дура дурой». Закон — один для всех, и не может ведьма всякая нарушать запреты установленные. Прошлый шабаш ознаменовался запретом на вызов мертвых. Ибо есть меж мирами переходы в границах, стоит лишь подтолкнуть в слабину не вовремя, потом не залатаешь.

Он не хотел ее убивать, где-то там, глубоко в груди, еще трепетал теплый огонек надежды. Быть может, она образумится, ведь знает же, что пощады не будет. Ох, Стоян, не обманывай себя, никогда Верея никого не боялась. Вся жизнь ее — сплошной обман в поисках власти. Ведьмак уже устал от ее проступков, приносящих только неприятности. Он вынес свой приговор, теперь же лишь ждал нарушения, дабы соблюсти все правила.

И вот, все до одной завыли собаки на деревне, завыли тоскливо и жалобно. Стоян вздохнул и неторопливо двинулся к избе. Глубокие сугробы грустно скрипели под его поступью, словно предчувствуя чью-то смерть, ноги увязали в снегу.

Ведьмак неспешно открыл калитку и, подойдя к двери, замер. Да, он не мог ошибиться, внутри избы было холодней, чем на дворе. Верея таки открыла врата, впустив в этот мир могильный холод. Стоян напрягся, прислушиваясь к происходящему. Ведьма пыталась изо всех сил обуздать духа. Он чувствовал, как трясутся ее руки, как сбивается она, накладывая заклятие. Сила вытекала из нее, вытесняемая страхом. Вызывая духа из Мира мертвых, никогда не узнаешь наперед, кто явится на Зов. Сегодня же, за седмицу до дня Велеса, ничего хорошего получиться и не могло.

Хмыкнув, Стоян замахнулся и ударил ореховым посохом в дверь, снося петли, запоры и наговоры.

— Здравствуй, Верея! — прогремел его голос. — Вижу, не спится тебе сегодня! Думаю, дай зайду, может, в чем помощь требуется.

Он переступил порог, грустно взглянув на выбитую дверь.

— Учил тебя, дуру бестолковую — все зря. Ты даже дверь запереть не можешь, куда же ты полезла, бестия?!

Верея сидела, забившись в угол, ее испуганные глаза сверкали ненавистью сквозь растрепанные волосы. Судорожно сжимая в руке клинок, будто никчемный нож мог ее спасти, она тихо шептала защитные наговоры.

— Бурчишь? Ну-ну! — Стоян неспешно оглянулся. На печи кипел котел, громко лопались пузыри, выбрасывая зловонный пар. Дымило кадило, забивая дыхание спертым запахом трав. Полумрак комнаты освещали лишь лучины, расположенные по углам пентаграммы. Периметр был разорван — дух вырвался.

— Верея, кто он?

Ведьма не отвечала, продолжая наговаривать свои нехитрые словеса. Ведьмак вздохнул и повернулся к ней лицом, недобро прищурившись.

— Верея, сегодня ты можешь не увидеть рассвета. Скажи мне — кто он? И ты не будешь мучиться. Кого ты вызвала?

На какое-то мгновение в глазах ведьмы мелькнула надежда. Искусанными в кровь губами она прошептала:

— Не губи, Стоян. Не губи, ты ведь любишь меня. Не ты ли выбрал меня своей Королевой? Помнишь, как мы танцевали, как любились до рассвета, помнишь?

Она протянула к нему дрожащую руку, продолжая шептать:

— Не могла я иначе поступить, слишком силен был Зов. Обманул он меня, дух проклятый, хитер оказался.

Ведьма стала приходить в себя. Пытаясь спасти положение, она ловила каждый его взгляд.

— Не губи меня, любимый, я знаю, что глупостей натворила. Дай же мне руку, помоги мне подняться.

Ведьмак почувствовал холодок, пробежавший по спине. Эта протянутая за помощью рука несла ему смерть. Он всегда чувствовал опасность, словно старый волк, избегающий капканов. Схватив ее за запястье, не мигая, посмотрел на Верею, заставляя ее сжаться, словно трусливую мышь.

— Любовь говоришь? Стар я уже, чтобы помнить, что такое любовь. Зато помню один наговор старинный, коим истинную любовь распознать можно.

Глаза его налились чернотой, выпуская наружу демоническую сущность, голос стал хриплым:

Коли очи песком запорошены,

У ручья их водицею вымою,

Коли чьи-то слова в спину брошены,

Обернусь против псины волчиною.

Коли мавка девицею видится,

Плюну за спину, сгинет то марево,

Коли кошкою ведьма прикинется,

Опрокину котел с ее варевом.

И Стоян ударил посохом, опрокидывая ведьмин котел. Пелена, так умело созданная ведьмой, слетела с его глаз, показав истинную сущность всего. Этот наговор снимал все марева, которые наводили колдуны и колдуньи. Изба уже не была чистой и ухоженной, на полу валялись разбросанные пучки трав. В углу съежился домовик, пытаясь прикинуться веником. Ему не нужны были неприятности, пусть люди сами разбираются. Изменился и сам ведьмак, показав свое истинное демоническое лицо, древнее, суровое, беспощадное. Верея же так и осталась тридцатилетней молодухой, лишь нежные черты ее лица стали хищными, словно у оскалившейся лисицы. А рука ведьмы, стиснутая его жесткими пальцами, почернела и обернулась извивающейся змеей.