По следам прошлого - Ольга Савченя

Небольшой костер трещал, плевался искрами и согревать не думал. Босые ноги не мерзли, но тело не отпускал легкий озноб, мороз щипал лицо и не щадил глаза. Кончик носа давно перестал гореть и только неприятно шелушился. Аромат жареного мяса, витающий над заснеженной поляной, кружил голову и пьянил, но мог быть опасен, привлекая изголодавшихся хищников. Я понимала, что рискую, но сильнее рисковала умереть от слабости и отсутствия горячей пищи.

С румяной тушки упитанного зайцекрыла стекал жир, капал на пылающие, черно-алые с сизыми отметинами огня, поленья, шипел и пузырился на них. Сколько бы я ни сглатывала, слюна все равно забивала рот снова и снова. Когда желудок разболелся, а голод стал нестерпимым, я поднялась с места. Взвела болт в небольшом арбалете, проверила, легко ли вытаскивается кинжал из ножен, и, разглядывая кустарники, скрытые в ночной мгле, обошла небольшой периметр возле стоянки. Долго прислушивалась, озиралась, крепче сжимая арбалет, на расстоянии обходила толстые стволы высоких сосен, кедра и низкие разлапистые ели.

Ни души.

— И сегодня тебе везет, Асфи. Все еще не находишь это странным?

Горло побаливало, и голос немного хрипел, но мне и с этим везло — никакой температуры не наблюдалось. Только острая боль в горле. После всех дней и ночей, проведенных в снежно-ледяном аду, мне казалось, я как минимум отморожу себе ноги и руки, но, видимо, силу Вестниц в прошлой жизни я сильно недооценивала.

Убедившись в собственной безопасности, я быстро вернулась к крохотному костру, забралась под густые лапы высокой ели, справа от себя воткнула кинжал в снег и там же положила арбалет. Стянула перчатки, потерла озябшие руки друг о друга и, сложив лодочкой, дохнула на них. Не особо помогло, но почему-то подобный ритуал вошел в привычку. Не тратя больше ни секунды, сняла с рогатин удачно пойманного зверя.

— Скверна тебя побери! Духи Фадрагоса, горячо! — прохрипела, обжигая руки и пытаясь оторвать ножку.

Мясо до конца не прожарилось, но я не способна была терпеть дольше. Руки тряслись от голода, а слюной я могла бы захлебнуться. Чтобы справиться с ужином, пришлось повалять его в снегу, стараясь не испачкать, и помочь себе охотничьим ножом. Когда-то в бывшем доме я слышала, что человек чувствует самый яркий вкус еды только в первые минуты, а потом просто забивает желудок. Сейчас я бы с утверждающими не согласилась. Едва не проглотив собственный язык с куском горячего мяса, скривилась из-за рези в горле. Только от второго куска, кое-как прожеванного, во рту осталась легкая, но такая божественно нежная сладость. За сладостью последовала горечь крохотной обугленной корочки. Я глотала ужин, нетерпеливостью жгла горло и язык, а когда повредила рецепторы окончательно, просто давилась мясом. Никакого вкуса не ощущала.

Головокружение и слабость тоже не отступали. А так хотелось верить в чудо… Впрочем, чудес на мою долю выпало и без того немало. Столько не отсыпалось даже тем «попаданцам», о которых я успела прочесть во время короткого возвращения в бывший дом. Конечно, первые дни моего скитания в ужасных, холодных лесах напоминали предсмертные муки, и я даже всерьез приготовилась распрощаться с жизнью, но мне улыбнулась удача. От голодной смерти меня спасла другая смерть…

Я назвала этого эльфа Стойким. Мне необходимо было дать ему хоть какое-то имя, чтобы попросить у него прощение, отбирая вещи. Да и о разговоре я мечтала неописуемо сильно. Вот только беседа с покойником угнетала и расстраивала. Зато с именем Стойкий казался не таким уж мертвым, а мой монолог стал походить на диалог.

Судя по холщовым тряпкам, в которые Стойкий обматывался, и не особо утепленной одежде, он пришел с юга. И ведь почти добрался до города. Ему оставалось не так много, но у него давно закончилась вода и, наверное, он не знал, где отыскать родник. К сожалению, пить только талый снег — не самая лучшая идея. Некогда Кейел научил нас с ребятами многому, рассказывая о жизни на севере, и если бы не это, меня бы ждала та же участь, что и Стойкого. Дойдя до края ледяной пустыни, этот упрямый эльф подарил мне шанс на выживание. Я нашла у него сумку, веревки, пригодные для силков и ловли рыбы, арбалет и несколько болтов к нему, охотничий нож, огниво, котелок, пустой бурдюк и сушеные травы.

Первые расставленные силки не приносили особой пользы. К тому же я опасалась оставаться на одном месте надолго, ни на миг не забывая, что Десиен мог отправить за мной прихвостней. Несколько раз, возвращаясь к силкам, я обнаруживала только кровь, клочья меховой шкурки или перья. Мою добычу сжирали голодные волки, или другие хищники. Разве важно кто именно?

Каждый раз я ругала преследующую неудачу, но, откровенно говоря, радовалась. Могло быть и хуже.

Бывало и хуже…

Каким-то образом, несмотря на соседство с волками, мы долгое время не пересекались. Они съедали мою добычу, выли громко, рыскали поблизости, но никогда не охотились на меня. И это удивляло. Тогда я думала, что сила Вестниц может действовать и на зверей. Как-то околдовывать их. Но не могла до конца принять это, потому что голодала.

Наверное, в те дни я сама походила на волчицу и, охваченная безумством, готова была завыть. Как правило, истощенный человек молит о легкой смерти, но меня будто питала ненависть, а ее в свою очередь держала в тонусе мысль о собственной слабости. Замкнутый круг сводил с ума, заставлял думать о выживании круглосуточно и действовать. Неужели я столько вынесла, чтобы просто вернуться в Фадрагос и подохнуть, словно зверь, всю жизнь проживший в зоопарке, а потом внезапно выброшенный на желанную свободу и не сумевший с нею справиться? Нет, я боролась за жизнь, как только умела.

Зимние ягоды и грибы не насыщали организм, а только распаляли голод, но они же помогали мне сориентироваться на местности и служили указателями охоты. Я расставляла силки на разную дичь, какую только меня учили ловить. И пока скиталась от одной ловушки к другой, надеялась отыскать озеро или реку, в которой водилась бы рыба. Один из незамерзающих ключей уводил западнее, где растекался в речушку, но почему-то крупной живности в ней не было. Первой пищей спустя долгие дни голода стала белка, пойманная в силки. Никогда не забуду, как увидела крохотного зверька, и перед глазами заплясала чернота, а тошнота усилилась настолько, что я едва не скрутилась, падая над добычей на колени. Правильно обрабатывать живую пищу, чтобы убить в ней паразитов и… не отдаляться от человечности? Да, наверняка, с тушек хотя бы надо сдирать шкуру. Однако в тот момент мне не удалось растормошить мораль и человечность. Белка цапнула меня за руку, и я попыталась свернуть ей шею, но силы справиться с юрким зверьком не хватило. Опасаясь, что он убежит, я перерезала ему горло. Горячая кровь хлынула по замерзшим рукам, и я слизала ее, а затем слезы против воли потекли по щекам. Я плакала, но продолжала ножом кромсать белку и отрывать зубами сырое мясо. Мне хотелось остановиться. Духи Фадрагоса, как же мне хотелось остановиться! Я мысленно кричала себе: «Опомнись, дура!», — но, не пережевывая, глотала мясо, слизывала кровь и отплевывалась от меха.