Обраслечена поневоле, или Чешуйчатая подстава - Екатерина Романова

Астория, столица Гардии

Нория, 1035 год

— Ариана Корделия Сэйри Илсе Мейендорф Т’аркан Аркхарган! — чеканя каждое имя, мать все выше поднимала подбородок. Того и гляди, кончиком носа заденет люстру или сделает дырку на портрете моей прабабушки. Спасибо, кстати, за сто тридцать имен. До конца не уверена, какое из них мое собственное. Я лениво зевнула в кулак и опустила взгляд — положено, вроде как, когда матушка изволит яриться.

Я знаю. И что Корделия. И что Сэйри. И что Аркхарган и все далее по списку. Каждое имя — яркое событие в истории нашего рода. Про сам род и говорить нечего. Если империя падет (бессмертия императору, пусть не кашляет), следующий император будет из Аркхарганов. Персли или Брейн. На худой конец — Кайра, если братьев убьют. О, да. Такое в порядке вещей, когда освобождается трон. В такие времена аристократы с удивительной скоростью мрут как мухи. Кто от чахотки, кто от чесотки, кто от родимого пятна или чечевичного зернышка, вставшего поперек горла… А неудачных падений с лестницы вообще не сосчитать! Три сотни лет назад, когда бездетный император изволил почить, аж тринадцать наследников престола вдруг разучились ходить и пересчитали шеями мраморные ступени парадного входа в столичный дворец. А их, на минуточку, семь десятков…

— Подумай о нас! — громыхнул материнский голос, вырывая меня из раздумий. — Отец баллотируется в Совет семи!

Я усмехнулась. Хочу посмотреть на смертника, который рискнет перейти дорогу папе.

— Его биография должна быть безупречна, ты это не хуже меня понимаешь!

Да он может разгуливать по столице в розовых стрингах в обнимку с девицами из дома терпимости, и все сделают вид, что ничего не видели. Это же папа!

— То есть я — грязное пятно в его биографии?!

— Ты ведешь себя как эгоистка! — вспыхнула мама и сжала кулаки.

— Ну конечно, это же не тебя обрекают на вечные муки и боль! Ты-то спокойно можешь пользоваться даром!

— Перестань! — легендарная выдержка Верховной княгини Илсе Пайонеты Мерибет Ринолин Мейендорф Т’аркан Аркхарган, то есть моей матери (хотя в такие моменты меня терзают сомнения о нашем генетическом родстве) сейчас трещала по швам. Сквозь маску невозмутимости на материнском лице пробивалось негодование. Оно дергало уголки ее губ и рассыпало морщинки между бровями. — Подумай об отце, о сестрах, о братьях!

Ну, началось. Сейчас взываем к мифическим существам: совести, порядочности и ответственности. Помянем предков до восьмого колена и их заслуги перед отечеством.

— Они делают первые шаги в карьере, у них первые успехи!

Поступлению Митвела в магический университет мама радовалась больше, чем моему первому слову. Это учитывая, что поступление проплачено еще с рождения самого Митвела. У брата, конечно, сильный магический дар, как и у всех Аркхарганов, но воли к учебе — как у осла к работе. Как говорится, курица тоже птица, но пока не пнешь — не полетит. Вот так и Митвел.

— Ты хочешь сломать им жизнь? Угораздило же тебя родиться с даром менталиста! — разошлась родительница.

— Еще скажи, угораздило тебя вообще родиться! — фыркнула, привычно надув губы.

По лицу матери пробежало что-то такое, из-за чего земля ушла из-под ног.

— Вот, значит, как, — прошептала потрясенно.

Мать вздернула подбородок и отвернулась к окну.

— Мы с отцом так решили: если ты не согласишься на блокиратор, мы вычеркнем тебя из рода.

Слова прозвучали как гром среди ясного неба. Без всяких там метафор. Они разделили мою жизнь на «до» и «после». Вычеркнуть из рода — значит порвать любые связи. Не только юридические, но и магические. У меня останется собственная сила, которая положит начало новому роду. Но право носить имя Аркхарган я утрачу. Навеки. Как и право поминать в своем княжеском титуле доблестных родственников, неоднократно просиявших не только в истории Гардии, но и наследивших в истории Нории. Хотя, про какой это я титул? Его у меня тоже не будет…

— Что? — прошептала в ужасе, полагая, что у меня проблемы со слухом.

Увы, не со слухом. С пониманием.

— Ты все слышала. Ни к чему усложнять, — нервно заметила мама и прикусила губу. Она старательно разглядывала листья гибискуса на подоконнике, делая вид, что поглощена созерцанием растения, и вопрос моего послушания решен.

Эка невидаль. Поставят блокиратор. Никто и никогда не узнает, что в великом роду Аркхарганов родился менталист. Подумаешь, девочка без магии. Это не так зазорно. Бывает. Случается. Отдадут в монастырь на послушание или выдадут замуж за какого-нибудь не очень требовательного господина, приплатят ему щедро, чтобы не сильно возмущался и забудут как страшный сон.

А мой страшный сон только начнется.

Страшный сон шестнадцатилетней девочки, который становится явью и приближается с неизбежностью драконьей тени, за которой обрушится шквал огня, уничтожающего все на своем пути.

Глаза защипало от слез, но я приказала себе не плакать. Я не кисейная барышня, хоть и аристократка.

— Конечно. У тебя же еще две дочери. Зачем тебе я. Урод с даром менталиста!

Желание повлиять на волю матери стало невыносимым. Виски обожгло знакомой болью. Как это просто — взять и внушить ей, что я самая любимая, что никакие должности, заслуги и деньги не стоят меня. Что вместе мы пройдем через это, потому что семья! Про дар никому не скажем, я научусь им владеть, обуздаю. Да лучше скажем, что я вообще родилась пустышкой, чем так…

И мама не сможет противиться моему внушению. Никто не сможет. Потому что мой дар — абсолютен, что доводит ее до паники, до истерики, до кусания ногтей, которое мне особо припоминают и ставят в укор!

Но…

Насилу заставила дар умолкнуть. Мне не нужна навязанная любовь. Если родители меня не любят, если им важнее должность и положение в обществе, так тому и быть.

— Хорошо, матушка, — произнесла обреченно. Голос даже не дрогнул, хотя душа обливалась кровью. Сама не верила, что решилась на такое, но я не могу отказаться от части себя в угоду материнскому самолюбию.

Плечи родительницы опустились. Вздохнув, она развернулась:

— О, дорогая! Я знала, что ты не безнадежна! Через час приедет доктор Геринд, установит тебе блокира…

— Нет, мама, — перебила, вскинув голову не хуже Великой княгини. У меня было много времени, чтобы перенять этот жест. — Хорошо. Исключайте меня из рода.

Голос звучал ровно. Внутри разрастался леденящий душу мороз. Вряд ли я до конца понимала, что говорю и на что себя обрекаю. Но лучше остаться одной и побороться за свободу, чем покорно склонить голову и проститься с жизнью.