Гость внутри - Алексей Гравицкий

Утренний обход – это процедура не сказать чтобы приятная. Чем-то она похожа на прием лекарств. Как говорит наша ночная нянечка Дарья: «Лекарство не горькое, а полезное». Логика убойная, даже для сумасшедшего дома. По поводу полезности тех пилюль, которыми нас пичкают, можно еще поспорить, но что-то определенно в ее словах есть. Неотвратимая, железобетонная обреченность. Та самая, которой веет от понедельничного утра, когда Петрович и Михалыч идут нас осматривать. Мероприятие это по-настоящему глупое, потому как психушка – это то место, где ничего не меняется годами. За три года пребывания тут я выучил эту истину назубок, но Петрович и Михалыч, видимо, еще не достигли этого уровня просветления и по-прежнему пребывают в темноте иллюзий.

Это не моя фраза, и мысль, собственно, не моя. Это Егорка задвинул. Он у нас чуток помешан на индуистском мировоззрении, крутился с какими-то гуру.

Петрович и Михалыч – это наши врачи. Их никто иначе не называет, кроме персонала, разумеется. Один из них главный, а второй его заместитель, который спит и видит, как бы оказаться в кресле главного. Дуэт отвратительный, но характерный.

Самое интересное, что по отдельности они очень приятные ребята. С Михалычем я даже несколько раз играл в шахматы. Но когда они проводят утренний осмотр на пару… Хуже события не случается за всю неделю.

Ну и конечно, сегодняшний день не был исключением.

У Леньки опять был ночью припадок, и он всю ночь прогавкал, вообще вел себя беспокойно. С ним это случается, когда полнолуние. Так в целом парень безобидный и даже иногда, когда в сознание приходит, стесняется своих закидонов. Но как полнолуние, все! Выносите кровать.

Леня один из тех, кто в дурке на своем месте. То есть не косит, как многие. К сожалению, это не облегчает моей участи. Гавкает он весьма натурально, громко, что, конечно, совсем не располагает ко сну. Бить убогого у меня рука не поднимается. Я знаю, что в других палатах такое бывает, и часто. Но дерутся в основном психи, а все те, что «нормальные», обычно терпят, не желая лишний раз обращать на себя внимание врачей.

Обычно в таких случаях соседи по палате с настоящим психом наглатываются снотворного. Я бы с удовольствием к ним присоединился, но мои таблетки были банально украдены.

Таким образом, когда Петрович и Михалыч вошли в нашу палату, в окружении кучи всяких сестер-братьев и прочего медсброда, я оцепенело сидел на краешке койки, созерцая сопящего под своей кроватью Леню. Сосед справа, Вова, который слопал мою порцию лекарств, тоже был не в лучшем виде. Четвертого у нас в комнате не было. Он умер три дня назад, правда, никто об этом не знает, кроме меня и докторов.

– Так-так… – обыкновенно произнес Петрович, светило отечественной психиатрии, застывая на пороге палаты.

В тот же миг из-под его руки проскользнула юркая фигура медсестры Зинки.

Зинка была противная молодая тетка с явными следами острой мужской недостаточности на лице. Занудный и одновременно боевой характер не оставлял Зинке шансов на получение сколь-либо сносного жениха.

– Беляев, почему Ленечка под кроватью?! Почему не под одеялом? Он простудится! – затараторила она, стремясь проявить инициативу и показать, что обычно за порядком она следит, но… – А этот почему спит?! Чего вы молчите?! Вы же старший в палате! Вы же должны…

– Зинаида Афанасьевна… – не выдержал начальственный бас Петровича. – Ну сколько можно?.. Вы же видите, что Алексей Николаевич сегодня не в форме. Что с вами, голубчик? Как вы себя чувствуете?

Расторопные медбратья уже раскручивали меня по полной программе. Давление, пульс, цвет век, причесать…

Я молчал. Петровичу мой ответ не нужен, он уже сделал свои выводы, и любые мои слова были бы просто подшиты в дело с надписью: «Алексей Николаевич Беляев. История болезни».