Северные волки - Елена Гуйда

— Они приходят с моря. Вместе с соленым северным ветром. Их корабли, порождение самих древних богов морей. И морские чудовища несут их на своих спинах. Их называют волками. Но и это не так. Они не волки, но и не люди. Не бывает столь жестоких животных. Только человек может быть так беспощаден и жаден. Только человек может хотеть крови ради самой крови. И в то же время они не люди. Человек труслив по натуре своей и привязан к своей жизни. Они же… Они не боятся смерти. Скорее забвения. С ними летят два ворона — Хугин и Мунин, и бегут два волка — Гери и Фреки. И когда скрещивается сталь на поле битвы, когда первая кровь падает на землю, слышно, как гремит копытами восьминогий Слейпнир. Как поют восседающие на его спине валькирии. И нет для них большей чести, чем поцеловать посланницу Одина и уйти вместе с ней в Вальхаллу… Кхе… Кхе. Кхе…

— Бабушка, если ты не перестанешь пугать детей, укладывать их спать будешь сама. Твои сказки даже на меня жуть наводят, что уж говорить о Грэте и Вальде, — заворчала Берта, вытаскивая из печи горшок с похлебкой.

— Много ты понимаешь, — буркнула старуха Гесса, утирающая губы после очередного приступа кашля, но все же продолжать не стала.

Весной всегда так. Едва сойдут льды на реках, пойдет трещинами отвердевшее море, Гесса собиралась к праотцам. Вот и сейчас согбенная, сухая как прошлогодний тростник и седая, как предрассветный туман, она лежала, кутаясь в свалявшуюся овчину, и рассказывала младшим брату и сестре сказки. Жуткие сказки, нужно сказать.

Берте становилось неуютно, когда бабушка заводила свои древние сказания. Словно мороз по коже пробегал. Да и казались они не сказками, а забытой, подернутой дымкой историей. И порой, наслушавшись россказней старой и, по мнению жителей деревни, полоумной старухи-ведьмы, Берта часами не могла уснуть. Слышалось ей крик ворона, или остервенелый рык волка, терзающего сбою добычу. И девушка ворочалась с боку на бок, стараясь прогнать эти жуткие видения.

Вот и сейчас. Едва вытащив глиняный надколотый горшок, еле удержалась, чтобы не прижать к нему вмиг ставшие холодными и потными ладони. И тряхнула головой, прогоняя этот первобытный, непонятный страх.

Сказки это. Просто сказки. И ей, уже взрослой девке семнадцати лет, не пристало бояться таких пустяков.

Возможно, совсем скоро она станет чьей-то женой…

И тут же горько усмехнулась. Можно обманывать кого угодно, но только не себя. Вряд ли ее возьмут в жены. Кому нужна сирота-приживалка с двумя младшими и немощной старухой на шее? Правильно. Никому. И Берта прекрасно это понимала. Хотя кто мешает нам тешить себя надеждами?

Может быть, все было бы по-другому, если бы Господь не забрал к себе ее родителей. Но есть, как есть и с этим нужно жить.

Со смертью отца и без того нерадостное существование стало совсем мрачным. На Берту свалилось все то, что в других семьях поровну разделяли все ее члены. Теперь, помимо привычных женских дел, приходилось колоть дрова, пахать хоть и не большой, но все же, огород, и даже выходить в море на маленькой шлюпке. Детей и бабушку нужно кормить. Как бы ни было тяжело. Хотя с другой стороны, не будь их, Берта уже давно опустила бы руки. Предалась отчаянью. А так, ради них, не смела показывать чего ей стоит каждый кусок замешенного пополам с перетертыми в муку желудями хлеба. Как ноют вечерами мышцы и скручивает пальцы. Как щиплет в носу от мысли, что завтра будет то же самое.

— Уже готово? — цапнула ее за рукав Грэта, заглядывая в еще бурлящий горшок.

— Да. Садитесь за стол.

Младшие тут же расселись по местам и приготовили деревянные ложки.

— Опять то же самое? Берта, я хочу мяса, — завел свою обычную песню восьмилетний Вальд, бултыхая ложкой в жидкой похлебке.

— Ешь что есть. И молись всем святым, чтобы хоть это было, — буркнула Берта, помогая встать Гессе. — Не сегодня-завтра придется грызть коренья и мох, найденные в лесу. Так что рыбная юшка еще не самое страшное.

Вальд засопел, но больше ничего говорить не стал. Берта терпеть не могла весну.

Это только в древних легендах весна — это начало новой жизни. На деле же… На деле именно весной, когда заканчивалось припасенное зерно и корм для скота, становилось хуже всего. Дохли коровы и козы. Да и люди, потеряв кормилиц, задерживались на этом свете недолго. И Берта больше всего боялась, что в один день ее сети окажутся пустыми. Как уже много дней пустовали расставленные в лесу силки.

— Беда идет, — сказала Гесса, наконец спустив ноги на глиняный пол, но так и не набравшись сил встать. — Я чую, как вокруг деревни ходит смерть. Она шепчет, что скоро придет за многими. И за мной тоже.

От этих слов у Берты пересохло во рту, а руки задрожали так, что едва не расплескался ужин, который бабушка так и не взяла.

— Господь с тобой. От твоих слов я ночь уснуть не могу. — прохрипела она вмиг осипшим голосом. — Лучше бы молилась на ночь.

Гесса резко вскинула голову и посмотрела внучке прямо в глаза.

— Будь проклят этот Бог, Берта. И эти вороны в черных рясах тоже. Они забирают из нашего мира самое важное. То, что всегда поддерживало и питало его. И мне больно слышать, что моя родная внучка поминает распятого чуть не каждую минуту.

С этими словами старуха снова рухнула на жесткую лежанку, так и не притронувшись к ужину. И отделилась от всех, накрывшись с головой облезлой овчиной.

Вот так всегда. Стоит лишь ей завести этот разговор, как Гесса вспыхивает, как щепка, брошенная на тлеющие угли. Поначалу Берта обижалась, иногда злилась. Но ко всему привыкают. И сейчас она только устало пожала плечами и, достав ложку, принялась за ужин.

К утру старуху отпустит. И все будет, как всегда. А Берте нужно выспаться и по возможности отдохнуть. С утра начнется все с начала. Еще один день. Такой как сегодня, вчера… месяц… год… два тому. И который будет и через неделю, и через две…

Берта тяжело вздохнула.

— Поели? Спать, — скомандовала она младшим, догрызающим серый безвкусный хлеб.

— А сказку? — спросил Вальд.

— Ты уже почти мужчина. Какие сказки? Ложись давай.

Младший недовольно наморщил нос, но послушался и забрался под одеяло рядом с сестрой. В углу за печкой снова надрывно закашлялась бабушка. «Завтра будет завтра» — подумала Берта, прогоняя дурное предчувствие или может навеянный Гессой страх, залезая под одеяло и задувая сальную свечу.

— Завтра будет завтра, — прошептала она повисшей в доме темноте.