Тринадцать вещей, в которых нет ни малейшего смысла - Майкл Брукс Страница 21

«Швингер пригласил меня на ленч и стал выпытывать о надежности экспериментов с аномальной сверхтонкой структурой. Он сказал, что мог бы, как ему казалось, дать объяснение, но для этого нужно было сформулировать релятивистскую теорию КЭД; больше всего его волновал вопрос: а стоит ли вообще браться за такую работу — вдруг сверхтонкая аномалия окажется фикцией? Я ответил, что убежден в ее реальности. Только тогда он энергично занялся этой проблемой».

30 декабря 1947 года редакция журнала «Физическое обозрение» получила его трактовку аномалии. Для этого понадобилась оригинальная комбинация эйнштейновской теории относительности с квантовой электродинамикой. В журнале к работе Швингера отнеслись с должным вниманием, и она стала первым опытом применения релятивистской КЭД, ныне важной составляющей теоретической физики. Но если Швингер предпочел убедиться в реальности водородной аномалии, прежде чем включаться с полной отдачей в ее изучение, то он, надо думать, удостоверился аналогичным путем и в перспективности холодного синтеза.

Впрочем, наука, она не о людях и их судьбах, и, что бы ни происходило, подлинные аномалии остаются на своих местах, потому как им просто некуда деваться. Загадка холодного синтеза пережила смерть Швингера, отставку Майлса и публичное бичевание, которому подверглись Понс с Флейшманом; в конце концов в 2004 году Министерство энергетики США признало в отчетном докладе, что опыты холодного синтеза могут иметь некоторое значение, и порекомендовало финансирующим организациям «поддержать наиболее обоснованные и тщательно рассмотренные заявки» на эксперименты в этой области.

Упомянутый документ стал итогом первой ревизии свидетельств, которые копились со времен доклада Консультативного совета по энергетическим исследованиям, выпущенного на скорую руку в 1989 году. С тех пор, конечно, изменилось многое: к примеру, флотские ученые издали двухтомный сборник, посвященный десятилетию изучения холодного синтеза. Однако самое интересное, что выплыло на свет за минувшее время, — это то, каким образом были внесены поправки в одно из первых заключений (и самое проклятущее из них!) по поводу эксперимента Понса и Флейшмана.

Когда эти двое выступили на пресс-конференции, началась гонка за то, чтобы подтвердить или опровергнуть результаты эксперимента, и в этой гонке были три главных бегуна — Массачусетский технологический институт, Калифорнийский технологический институт и британский Исследовательский центр по атомной энергии «Харуэлл». Заключение, сделанное в каком-либо из этих влиятельных научных учреждений, перевесило бы положительные или отрицательные отзывы любых других исследовательских коллективов в целом мире. Когда же все три тяжеловеса заявили в унисон, что они не наблюдали ни малейшего повышения температуры, это прозвучало панихидой по холодному термоядерному синтезу.

Однако сообщение из Массачусетского технологического института было не совсем точным. Впоследствии специалисты МТИ признали, что в их попытке повторить эксперимент Понса — Флейшмана вода действительно нагрелась сильнее, чем можно было ожидать. Хотя этот отчет никогда не публиковался отдельно, необходимые данные имеются в позднейшем приложении к экспертной документации.

Поворот на 180 градусов произошел после того, как окончательное заключение МТИ попало в руки видного научного автора, преподавателя этого института, ныне покойного Юджина Франклина Маллова. Заключение было датировано 13 июля 1989 года. В нем не отмечалось повышенного тепловыделения при повторном эксперименте, и тем самым на холодном синтезе ставился жирный крест. Однако потом Маллов раздобыл более ранний проект отчета, детализирующий результаты той же серии опытов. Этот отчет был датирован 10 июля, и в нем фигурирует избыточная температура. То есть надо понимать, что три дня спустя данные были подвергнуты коррекции в «правильную» сторону. Маллов официально обжаловал заключение, а затем уволился из института в знак протеста.

В итоге его разоблачений пришлось добавить упомянутое приложение к экспертному заключению МТИ. Правда, на доклад Консультативного совета это повлиять никак не могло, потому что он уже был представлен Конгрессу в качестве доказательства заблуждений Понса и Флейшмана, но теперь, по крайней мере, можно было убедиться, что температурный график отредактировали. Причина заключалась в том, что экспертная группа решила не придавать значения повышенной температуре как таковой — вот если бы наблюдался скачкообразный рост, тогда, мол, другое дело, а скачка-то как раз и не было… Но сдается, научные ревизоры были и сами не очень уверены в своей правоте; во всяком случае, Маллов в статье «Десять лет, которые потрясли физику» вспоминал, как профессор Рональд Паркер из Центра исследований плазмы и ядерного синтеза МТИ публично заявил: мол, этаким калориметрическим данным «грош цена».

Калориметрия — наука об измерении количества теплоты, — как известно, одна из самых суровых дисциплин, и в этой связи надо отметить, что ее данные по сей день ничем не помогли холодному синтезу: те же флотские исследователи пока не добились результатов, которые можно было бы признать и достоверно измеримыми, и устойчиво повторяемыми. Тем не менее за пятнадцать лет общая ситуация изменилась настолько, что ученый ареопаг Министерства энергетики все же снизошел к проблемам холодного синтеза. За годы, минувшие с первого доклада, был сделан еще один шаг вперед. У «холодняка» есть теперь надежное подтверждение, что, несмотря на обманчивые температурные графики, какие-то ядерные реакции в этих опытах определенно происходят.

Чтобы извлечь энергию из атомов, нужно либо взломать их ядра — это явление известно как ядерное деление, — либо, наоборот, соединить путем термоядерного синтеза. Оба процесса высвобождают энергию, а также создают целый спектр побочных продуктов, в зависимости от типа реакции и от того, какие химические элементы использованы. Среди этих отходов — множество высокоэнергетических частиц, которые как бы «выстреливают наружу», оставляя четкие следы.

Для изучения этих следов ядерщики широко применяют мономер под названием аллил дигликоль карбонат (АДК) — проще говоря, пластик CR-39, — используемый, в частности, при изготовлении светофильтров и глазных линз. Поместите кусочек этого материала перед камерой, где идет ядерная реакция, и эмиссия частиц разрушит структурные связи между молекулами, оставив на нем, словно на контрольно-следовой полосе, узор из микроскопических «воронок» и трасс. Они подобны отпечаткам пальцев: если известно, что именно надо найти, то легко установить, какие виды частиц и с какой энергией врезались в полимерную пластинку, а также определить тип реакции в камере.