География гениальности. Где и почему рождаются великие идеи - Эрик Вейнер Страница 14

Афиняне достаточно равнодушно относились к качеству и количеству еды. Еда была не слишком калорийной. Однако сатирик Аристофан замечал, что из-за скудости своих трапез афиняне стройны и хорошо соображают.

Я возвращаюсь к меню. Кое-что (скажем, оливы и нут) звучит знакомо. Кое-что менее знакомо: фаршированный поросенок и козья нога. Ни одно из блюд не содержит картошки, риса и помидоров: древние греки их не знали. К счастью, у греков было вино, и «Древние новости» радуют нас словами Софокла: «Лекарство от страданий – опьянение». Что ж, не поспоришь. Мы заказываем графин красного вина, которое нам подают, к счастью, не смешанным с водой.

Еще я выбираю салат с гранатами и копченую рыбу. Терпимо. На ум приходит слово «непритязательно». Джоанна придерживается того же мнения о рульке ягненка. Вилки, как я уже сказал, нет – но я готов согласиться, что ее важность переоценена. К чему излишества? Я прекрасно обхожусь ножом и ложкой…

От незатейливой трапезы нас отвлекает разговор. Быть может, в этом и кроется разгадка греческого красноречия? Когда еда так себе, надо же чем-то занять мозг. Ковыряясь в салате, я думаю: будь древнегреческая кухня изысканнее, мы остались бы без демократии, философии и многого другого.

А что? Не так уж это и фантастично. Мы можем направить творческую энергию на философию или на суфле, на книги и на трюфели. Да, кулинария может стать творческим актом, а Джулия Чайлд была кулинарным гением ^[21]. Однако, как скажут экономисты, всякая деятельность имеет свои альтернативные издержки. Время, затраченное на работу, есть время, оторванное от детей. Время, проведенное в спорах о сравнительных достоинствах капусты и рукколы, есть время, отнятое у беседы о красоте и истине. Я взираю на неприхотливую стряпню перед собой с внезапным уважением.

Но для встречи с Джоанной у меня есть еще одна причина, отнюдь не кулинарная. Меня интересует, как она, греко-американка, смотрит на шрамы истории. А шрамы истории – это не только войны и катаклизмы. Их оставляет и золотой век. Будущие поколения чувствуют свое несоответствие величию предков, и нигде дистанция между былой славой и нынешней посредственностью не ощущается так сильно, как в Афинах.

– Люди ощущают, что им так и так далеко до древних. Тогда к чему напрягаться? – замечает Джоанна, вгрызаясь в здоровенный кусок ягнятины.

Вот почему афиняне, по ее словам, почти не ходят на Акрополь: их отталкивает не будничность этого места, а его величие. «Взгляните на то, что у нас было. На то, что мы когда-то сумели сотворить». Акрополь во многих смыслах свысока взирает на нынешние Афины…

Но ведь, если задуматься, грек греку рознь. Одно дело водитель такси или ядерный физик: этих профессий попросту не было в Древней Греции. А вот в философах она не испытывала недостатка. Каково это – жить и трудиться в их тени? Я потягиваю вино и объясняю Джоанне, что мне нужен греческий философ.

– Сколько угодно: Сократ. Аристотель. Еще Фалес – но он жил до Сократа.

– Нет, не то. Мне нужен современный греческий философ. Живой философ.

Джоанна хмурится. Такие вопросы редко услышишь. Большинство туристов интересуются умершими философами. Философия подобна вину. Есть хорошие годы и плохие годы – но в целом чем старше, тем лучше.

– Знала я одного философа… Впрочем, это неважно.

– Почему неважно? Я хочу с ним встретиться.

– Не получится. Он покончил жизнь самоубийством.

Я смотрю на свою античную снедь и втайне дивлюсь: почему философия всегда шла рука об руку со страданием?

– Минутку! – Джоанна оживляется. – Есть один философ, причем живой. Зовут его Платон. Он много путешествует. Давайте я свяжусь с ним, а потом вам сообщу.

Сперва Аристотель. Теперь Платон. Глядишь, так я доберусь и до Сократа!

Мы заканчиваем ужин, а потом Джоанна типично щедрым греческим жестом берет счет. Она платит кредиткой, которую официант с готовностью принимает. Единственная уступка этой таверны XXI веку.

Увы, с Платоном выходит накладка. Он в деловой поездке и не может со мной встретиться. Почему греческих философов так сложно поймать? Живые мыслители – не конек Джоанны, и она снова пытается увлечь меня древними. Однако я упорствую, навожу справки и наконец нахожу настоящего живого философа. Зовут его Никос Диму. В Греции он достаточно хорошо известен. В 1970-х гг. он написал книгу под названием «О том, какое несчастье быть греком». Она задела читателей за живое, продолжает задевать и теперь – в нынешние, еще более нелегкие для Греции времена.

Никос живет на северной окраине Афин и предлагает пообщаться по телефону. Я звоню ему в урочное время, приятно удивленный тем, что телефон в гостинице исправен. Никос разговаривает дружелюбно, но несколько встревоженно. По его словам, быть сыном Сократа – это немножко чересчур.

– Мы гордимся предками и с удовольствием рассказываем, что здесь возникли философия и драма, но, по большому счету, не читали ни философских книг, ни пьес. А ведь это ужасно, когда ты не можешь не только превзойти труды отца, но даже понять их.

Впрочем, к самому Никосу это не относится. Он философ, причем неплохой.

– Каково быть греческим философом XXI века? – спрашиваю я.

– Голодно. Очень голодно, – отшучивается он. Софисты Древних Афин зарабатывали неплохо, но нынче философам платят мало. А между тем дух Платона и Сократа еще не покинул университетские аудитории.

Никос говорит, что особенно остро ощущает это «тяжелое бремя», посещая семинары за рубежом.

– Узнав, что ты грек, говорят: «А, так вы с родины философии!» Приходится соответствовать. Если соответствуешь – хорошо. Но если не соответствуешь – это очень плохо, – философски замечает он.

Философы Древних Афин, в отличие, скажем, от фармацевтов Древних Афин, все еще многому могут научить.

– Каждый великий философ подобен памятнику: занимает свою нишу и не стареет, – говорит Никос. – Платон сейчас такой же живой, каким был 2000 лет назад. Впрочем, лично я не читаю Платона. Мне он не нравится.

Вот это да! Не ослышался ли я? Этому человеку не нравится Платон? Греческому философу не нравится царь философов? Можно ли быть классическим музыкантом и не любить музыку Моцарта? Или жить в Нью-Йорке и не любить бублики?

Никос весело смеется. Его не пугает призрак Платона.

– Платон – хороший писатель, а вот философ не ахти. Это был аристократ, который терпеть не мог демократию. К тому же он разделял душу и тело. Да ну его…

Что ж, греческий философ XXI века может себе позволить такие вещи. Может сказать: «Мне не нравится Платон». Великое наследие обременительно, но есть в нем и плюсы.

Перед тем как попрощаться, я задаю вопрос: в какой области специализируется Никос? Ведь философия – огромное и ветвистое дерево.