Расплетая радугу. Наука, заблуждения и потребность изумляться - Ричард Докинз Страница 13

Орды претендентов, ежегодно сражающихся за места на гуманитарных отделениях британских университетов, и жалкие горстки абитуриентов-естественников свидетельствуют о том, что молодежь потеряла интерес к науке. И хотя большинство преподавателей поостережется высказать это открыто, общее мнение, по-видимому, таково: гуманитарные курсы популярнее в силу того, что они проще и что основная масса студентов-гуманитариев просто не дотягивает до требований к интеллекту, предъявляемых к тем, кто изучает естественнонаучные дисциплины.

Некоторые из изобилующих математикой наук, возможно, и в самом деле трудны, но ни у кого не должно возникать проблем с пониманием кровообращения и той роли насоса, которую в этом процессе играет сердце. Кэри рассказывает, как он процитировал группе из тридцати студентов последнего года, изучавших английскую филологию в одном из величайших университетов мира, строки Джона Донна: «Каким путем, скажи мне, кровь ведома / От одного желудочка к другому?» — и затем спросил, а как же на самом деле перемещается кровь. Никто не смог ответить, только один осторожно предположил: «Путем осмоса?» И это не просто неверно. Что еще поразительнее, это скучно. Скучно по сравнению с правдой о том, что общая протяженность сосудов, по которым сердце гонит кровь от одного желудочка к другому, составляет более 50 тысяч миль. Зная, что в человеческом теле упакован трубопровод длиной 50 тысяч миль, вы без труда догадаетесь, насколько большинство этих трубочек должны быть тонкими и причудливо разветвленными. Я думаю, что любому истинному гуманитарию эта идея покажется захватывающей. И в отличие от, скажем, квантовой теории или теории относительности, понять ее совсем не сложно, труднее, быть может, в нее поверить. Так что я смотрю на вещи более благосклонно, чем профессор Кэри, и подозреваю, что учителя-естественники просто не уделили должного внимания этим молодым людям и недостаточно их вдохновляли. Возможно, упор на практические опыты, который делается в школе, идеально подходит для одних детей, но оказывается чрезмерным, а то и попросту контрпродуктивным для других, не менее умных, но обладающих умом иного склада.

Не так давно я делал телепрограмму о месте науки в нашей культуре (собственно говоря, это была та самая передача, о которой писал Э. Э. Джилл). Среди множества полученных мной писем с благодарностями было одно, начинавшееся весьма колко: «Я преподаватель игры на кларнете и из школьного курса естествознания помню только, как мы в течение долгого времени изучали бунзеновскую горелку». Прочтя это письмо, я подумал о том, что можно ведь наслаждаться знаменитым концертом Моцарта, и не умея играть на кларнете. Можно даже стать выдающимся знатоком музыки, не будучи способным сыграть ни единой ноты ни на одном инструменте. Конечно, музыка прекратила бы развиваться, если бы никто не учился играть ее. Но если бы все росли в убеждении, что музыка — синоним музицирования, представьте, скольким людям это обеднило бы жизнь.

Нельзя ли нам приучиться и о науке размышлять подобным образом? Разумеется, необходимо, чтобы некоторые люди — причем одни из самых ярких и лучших — готовили себя к практическим занятиям наукой. Но вместе с тем разве нельзя преподавать естествознание как то, о чем можно читать и чем можно наслаждаться, подобно тому как возможно научиться слушать музыку, не изнуряя себя упражнениями на беглость пальцев? Китс уклонялся от занятий в прозекторской, и кто станет винить его в этом? Дарвин поступал точно так же. Возможно, если бы Китса обучали не столь прикладными методами, он относился бы к науке и к Ньютону с большей симпатией.

Здесь я бы попытался найти точку соприкосновения с самым известным в Британии газетным критиком науки Саймоном Дженкинсом, бывшим редактором «Таймс». Дженкинс — более опасный противник, чем все, кого я цитировал до этого, поскольку он знает, о чем говорит. Он охотно соглашается с тем, что научная литература может быть источником вдохновения, но негодует по поводу того важного места, какое отводится естественным наукам в современных программах обязательного образования. В нашей с ним записанной на пленку беседе Дженкинс сказал: