Слово как улика. Всё, что вы скажете, будет использовано против вас - Джон Олссон Страница 11

Прежде чем давать ответ на этот вопрос, нам следует подумать об одном интересном аспекте явления плагиата. Когда автор копирует слова другого автора, он старается это скрыть. Это значит, что копирующий не может пользоваться лексиконом источника и вынужден видоизменять слова и фразы оригинала. При этом с точки зрения лингвистики происходит очень интересная вещь. Мы подбираем слова, по большей части не задумываясь. Слова просто с молниеносной быстротой возникают в нашем уме, а мы записываем или произносим их, и это не требует серьезных умственных усилий. Плагиатор же лишен подобной роскоши. Плагиатор вынужден избегать как раз самых естественных слов, которые, вероятно, уже были использованы в копируемом тексте. Поэтому плагиатору приходится адаптировать словарный запас, связанный с используемой смысловой рамкой, слегка искажая его в целях камуфляжа. В итоге зачастую подбор слов в плагиате в той или иной степени неидеален. На практике это означает, что плагиаторы в своих описаниях и рассуждениях часто пользуются словами куда менее распространенными, чем слова, используемые автором источника. Я бы сказал, что автор источника пользуется лексиконом «первого эшелона» – теми словами, что у него прямо под рукой, обычным повседневным языком, понятным большинству читателей. Плагиатору же приходится довольствоваться лишь остатками, языком «второго эшелона», порой не вполне подходящим для достижения поставленной цели.

Так, в возможном источнике (книге Пердью) используются, например, слова luxury, sofa и chairs, tumbler и chilled [«роскошный», «диван», «кресла», «стакан», «охлажденная» (бутылка)]. В книге Брауна те же явления отражены словами lavish, cushioned chairs, crystal glass и fizzing [«помпезный», «кресла с подушками», «хрустальный бокал», «шипели» (о пузырьках газа)]. Каждое из этих слов и словосочетаний является более редким по сравнению с использованными в книге Пердью. Например, слово lavish встречается в пятнадцать раз реже, чем luxury, а fizzing – примерно во столько же раз реже, чем chilled^[4]. Отсюда возникает вопрос: почему Браун не использовал более употребительные слова? Мы можем обосновать это тем, что он пытается изобразить нечто сверхроскошное, и естественно предположить, что предметы обстановки вроде «восточных ковров» это подтверждают. Браун, по-видимому, изо всех сил старался описать особо запоминающуюся картину богатства и пышности, например добавив к списку остальных предметов оловянный кофейник. Однако против этого есть по меньшей мере одно возражение: у него говорится, что в комнате есть кресла с подушками, восточные ковры, мебель темного дуба и, вдобавок, широкий стол. Возникает такое впечатление, что в комнате довольно много мебели, и после слов о том, что она выглядела как «помпезный зал дорогого отеля», вряд ли мы вообразим себе захламленную комнату, так как это впрямую противоречит понятию «помпезный». Каково же наше удивление, когда, перечитывая отрывок, мы обнаруживаем, что на самом деле комната была маленькой, несмотря на «широкий стол», «восточные ковры» (во множественном числе), «кресла с подушками» (неизвестное количество) и «мебель темного дуба».

На мой взгляд, отрывок Брауна похож на сцену Пердью еще в двух отношениях. В сцене Пердью мы можем сделать вывод о том, что персонажи удивлены увиденным, потому что они осматриваются молча, а автор перечисляет читателю, что находится в комнате. Мы не знаем наверняка, удивлены ли персонажи, но в этом контексте такой вывод можно определенно сделать из слова «молча». От сцены Брауна также возникает ощущение удивленности персонажей, так как «металл и заклепки остались позади». Кажется, что этого никто не ожидал. И все же можно с уверенностью утверждать, что клиентская комната осмотров в традиционном швейцарском банке вряд ли будет вся в металле и заклепках. Как и в сцене у Пердью, мы видим, что за этим удивлением – если это удивление – следует перечисление находящихся в комнате предметов. Удивляет то, что и Пердью, и Браун описывают роскошную комнату, которая и должна быть роскошной, и тем не менее персонажи у обоих авторов этой роскоши удивляются. Вернее, возникает вопрос, почему сцена у Брауна так похожа на сцену у Пердью, с точки зрения персонажей. Почему персонажи в этих сценах ведут себя так похоже: не говорят, а выражают некое удивление от роскоши, которую читатель склонен ожидать. Заметим также, что оба отрывка завершаются описанием освежающего напитка в практически тождественных терминах, только обыкновенный «стакан» (у Пердью) Браун заменяет куда более редкими «хрустальными бокалами».

Сказать, что судебная сага, развернувшаяся вокруг этих вопросов, была драматической, – значит, не сказать ничего. Судья Нью-Йоркского окружного суда Дэниэлс решил прочесть книги сам и принять решение самостоятельно, несмотря на свидетельства, предоставленные мной и другими экспертами, среди которых был один профессор литературы. Спустя несколько месяцев судья решил, что плагиат и нарушение авторских прав не имели места. На его взгляд, причиной всех сходств была тематическая общность книг и совпадения. Поэтому он отказал истцу в его притязаниях. Пердью подал апелляцию на нескольких основаниях: во-первых, он сказал, что судья неверно истолковал некоторые из наших свидетельств, в том числе наше заявление о том, что изображенные Пердью события в связи с императором Константином были не исторически достоверными, а вымышленными. Тот факт, что интерпретация Брауном фигуры императора Константина очень похожа на таковую у него, Пердью, нельзя объяснить повторным пересказом исторических сведений, но только пересказом вымысла. Судья заявил, что он читал книги, как «обыкновенный читатель»; мы попытались оспорить это заявление, возразив, что судью вряд ли можно приравнять к «обыкновенным читателям», так как ему приходится читать самые разнообразные тексты по долгу службы. Если судье было интересно мнение обыкновенных читателей, то почему он не пригласил присяжных и не созвал коллегию читателей? На этих основаниях апелляция дошла до Верховного суда США, который, однако не отменил решения суда окружного. Он решил, что судья просто действовал в соответствии с законом.

Однако Верховный суд вернул дело судье для принятия решения о компенсации. Судья постановил, что, подав в суд, Пердью поступил правильно, однако его заявление было признано в основном ошибочным. Это означало, что Пердью не был признан ответственным за издержки издательства. Пердью почувствовал себя оправданным; он заявил: «Несмотря на то что Random House и Sony первыми подали на меня в суд, им не удалось добиться от меня выплаты в размере 310 000 долларов для покрытия их судебных издержек».

Итак, время принимать решение. На ваш взгляд, нарушил ли Браун авторские права Пердью? Что вы об этом думаете?