Марли и я: жизнь с самой ужасной собакой в мире - Джон Грогэн

Летом 1967 года, когда мне исполнилось десять лет, папа наконец согласился купить собаку. Мы сели в наш универсал и отправились на ферму, расположенную на окраине Мичигана, которая принадлежала одной грубоватой женщине и ее престарелой матери. Здесь можно было купить только один товар – собак: любого возраста, размера и темперамента. Всех питомцев объединяли две черты: во-первых, это были полукровки с неизвестной или сомнительной родословной, и, во-вторых, любую собаку запросто отдавали в хорошие руки. Мы приехали к хозяевам этих дворняжек.

– Главное, сынок, не спеши с выбором, – сказал отец. – Пройдут годы, и ты будешь вспоминать свое сегодняшнее решение.

Я сразу решил, что стареющих собак по доброте душевной возьмет кто-нибудь другой, и без всяких колебаний устремился к клетке со щенками.

– Если хочешь взять храбрую собаку, – советовал папа, – попробуй пошуметь и посмотри, кто из щенков не испугается.

Я вцепился в решетку, прикованную цепью к клетке, и дернул ее. Раздался громкий лязг, и примерно дюжина щенков попятилась, наступая друг другу на голову, превратившись в один большой клубок пушистого меха. Только один из них, золотистый, с белым пятном на груди, не испугался: он подпрыгнул и начал радостно лизать мои пальцы через прутья клетки. Это была любовь с первого взгляда.

Я привез его домой в картонной коробке и назвал Шоном. Это была одна из тех собак, кто отстаивает доброе имя четвероногих. Он быстро выучил все команды и отличался хорошим поведением. Я мог уронить на пол хлебную корку, и он не притронулся бы к ней без моего разрешения. Он подбегал, когда его звали, и оставался на месте, если давали такую команду. По вечерам мы спокойно выпускали гулять его одного, зная, что он сделает свои дела и сразу вернется. Мы могли оставить его дома без присмотра, не волнуясь, что он поранится и что-то разобьет, хотя редко так поступали. Он бегал за машинами, но при этом не лаял, и гулял рядом со мной без поводка. Шон мог нырять в нашем озере и доставать со дна камни, иногда такие крупные, что они застревали у него в пасти. Больше всего ему нравились семейные путешествия на машине, когда я сажал его на заднее сиденье рядом с собой. Тогда он мог часами любоваться видами из окошка. Думаю, особенно эффектно смотрелся такой трюк: он тянул мой велосипед, словно санки, вызывая всеобщую зависть у моих друзей. И при этом пес никогда не подвергал меня опасности.

Он всегда был рядом – и когда я в первый (и последний) раз закурил, и когда поцеловал свою первую девушку. Он сидел на переднем сиденье Corvair – эту машину я тайком позаимствовал у старшего брата, чтобы впервые в жизни оказаться за рулем.

Шон был энергичным, но дисциплинированным псом, нежным и спокойным одновременно. Он был настолько хорошо воспитан, что перед тем, как присесть и сделать свои дела, он скромно забегал за куст, и оттуда торчала только его макушка. Благодаря его чистоплотности по нашей лужайке можно было ходить босиком.

Если на выходные к нам приезжали родственники, то они покидали нас полные решимости обзавестись собакой – до такой степени им нравился Шон, или Святой Шон, как я начал называть его. Пес стал нашей домашней достопримечательностью, подарком судьбы. Мы не могли поверить, что нам досталось такое сокровище. Он не обладал завидной родословной и был одной из множества никому не нужных собак. Но по какой-то счастливой, невероятной случайности он стал желанным другом. Я вошел в его жизнь, а он – в мою, подарив мне детство, о котором мечтает любой ребенок.

Эта любовь длилась почти четырнадцать лет. Когда Шон умер, я уже не был тем маленьким мальчиком, что в один из летних дней принес его домой. Я вырос. Окончил колледж и начал работать, разъезжая по делам по всему штату. Когда я стал жить отдельно, Святой Шон остался в доме родителей; его место было там. Однажды мне позвонили родители и сообщили трагическую новость. К тому времени они уже вышли на пенсию. Позднее мама призналась: «За пятьдесят лет совместной жизни я всего дважды видела твоего отца в слезах. В первый раз это случилось, когда твоя сестра Мэри Энн родилась мертвой, а во второй раз – когда умер Шон».

Святой Шон моего детства. Мой идеальный пес. Во всяком случае, таким он остался в моей памяти навсегда. Именно Шон установил высокую планку, по которой я оценивал всех следующих своих собак.