Танцующая пустоту - Елена Безызвестных Страница 9

Так Люся стала лишней.

Люся думала, что у неё получится остаться, не откликнуться на безумный солнечный зов. Она решила убежать в дикие, неосвоенные глубины – гораздо глубже, чем пролегает метро. Возможно, там сотрётся её печать. Напоследок она приготовилась пробыть на станции два последних поезда. Люся измеряла время в поездах. Вечером Люсино время растягивалось, поезда ходили редко. Ночью время сливалось в одно чёрное мгновение, сжатое до предела и дикое, необузданное, такое мгновение, что и не вспомнишь потом. Цифры плясали на табло, и полз красный столбик в вагоне – градусник станций. Когда поездов не было – время останавливалось, время спало всю ночь и просыпалось ранним утром, с первым весёлым поездом. Был у Люси один знакомый Поезд – она всегда его узнавала. Другие поезда молчали, а этот отвечал. Утром Люся выбегала на платформу и кричала:

– Привет, Поезд, что-то ты сегодня рано, ты хоть выспался?

И Поезд отвечал:

– Если поезд не пройдёт, командир с ума сойдёт, и ещё пять километров прямо по тоннелю.

С техникой беседовать непросто – порой кажется, техника – зануда, ни на шаг не отступает от задачи! Поезд отвечал каждый раз по-разному, и всегда странно. Люся надеялась, когда-нибудь она его поймёт. Правда, теперь точно не будет этого «когда-нибудь». Люся решила уйти навсегда.

– Сегодня я ухожу, – сказала она Поезду.

– Пришли куры – поклевали, восемьдесят километров, полёт нормальный, – ответил Поезд.

Люся так и не поняла, кто такие «пришликуры».

– Ты непонятный, но милый. Ты для людей. А я для себя. Если бы я была техникой, я была бы для кого-то. Вот и получается, что я – это ты, Поезд, только наоборот.

– Что за станция такая – Дибуны или Ямская? – спросил Поезд.

– Это «Маяковская».

– А с платформы говорят… За нахождение в поезде в тупиках предусмотрена административная ответственность в соответствии с законодательством! – и Поезд рассмеялся. Видимо, он пошутил.

Чтоб не обижать его, Люся засмеялась в ответ. Она подошла к голове Поезда и погладила его. «Полосатенький», – подумала Люся с нежностью. Поезд заурчал и тронулся.

Машинист как-то странно посмотрел на Люсю, он будто испугался. Ну что вы смотрите так, словно никогда не гладили поездов? Разве вы не слышите, как они говорят?

Люся так и не узнала, что больше всего на свете Поезд любил поэзию. Он даже думал, будто слово «поэздия» происходит от слова «поезд». И всегда искал в стихах образы поезда, то есть самого себя.

Люся попрощалась с дорогим поездом. Что ж, пора прощаться и с людьми. Люся окинула взглядом платформу. Она давно подметила, что люди различны меж собой больше, чем ежи-путейцы или ауэллы-пересмешницы. Люся постаралась запомнить их фигуры, лица. Она учила наизусть станцию, арки, своды и лампы.

«Ведь если я вас запомню – вы со мной останетесь? Стоит мне закрыть глаза – и вот вы здесь».

Люди шли, медленно и быстро, и стояли у колонн. Повезло! Им есть, куда идти, у них дела, а Люсе теперь не идти, мчаться, лететь без луча света (не считая зажигалки, когда-то подаренной Рэдом), Люся-изгнанница! Она ощутила, как внутри неё зажёгся солнечный заряд, в поиске облегчения она прижалась к мрамору… «Когда я вас увижу и увижу ли? Ваш мир прекрасен, но он не для меня. Простите…» Люся любила их всех, и как жаль расставаться с миром отражений и тающих цифр на табло!

Что-то остановило Люсю. «Небо – купол голубой, но что такое небо? Не-бога, не-беса», – крутилось колесо мыслей. В тот миг Люся почуяла свою смерть, как чувствует её любое существо.

Люся заметила парня с подозрительно солнечным, оранжевым рюкзаком. Парень был не такой, как другие, и не сразу можно было понять, чем он отличается. Но отличие было – парень нёс в рюкзаке Люсину смерть. Ему было вовсе не тяжело её нести – какая лёгкая у Люси смерть! – поэтому парень бежал.

Люся узнала свою смерть по походке парня, похожей на полёт, и по его сиянию – сиянию солнца. Люсина смерть – смерть-растворение, нежная и любящая, она придёт тогда, когда суждено, и всё растворится в солнечном мареве. Это Люся знала точно. И она не боялась смерти, хотя на всякий случай сторонилась. А ещё ей было любопытно…

Парень читал книгу на ходу, не поднимал глаз. Взглянуть бы, что он там читает! Люся побежала за ним. И удивительно! Люся бежала всё быстрей и быстрей, но ближе к парню не становилась. Взлететь она не могла, люди же смотрят. Погружённый в собственный мир Парень-с-оранжевым-рюкзаком прокладывал путь в толпе, лавировал, угадывал направление. У него на куртке пришит мохнатый, словно живой, воротник, который колыхался в такт его бега. Парень будто бы летел, совсем как Люся в тоннеле. «Всесилен! Хотя… Нет. Ему так кажется, что всесилен», – догадалась Люся. Чувствовалось, что молод, – лет семнадцать, не более. Люся поняла, что в его рюкзаке: коллекция лучей – лунные, солнечные, прожигающе-лазерные! Лучи путались, как наушники в кармане, и высекали огненно-белые искры. Парень тащил рюкзак, переполненный лучами, длинными, тонкими и ломкими. «Вадим», – прочла Люся на лице его имя. Какое странное имя! Почти на всех лицах пассажиров Люся видела имена, на которых закреплялись узелки нити судьбы; они мерцали, пронизывали глаза и улыбку. Пустые, безымянные лица попадались редко и были совсем несчастны. Вадим был счастлив, его имя читалось легко, будто его многие называли, звали, Люся видела их руки, тянущиеся к Вадиму, он пел… Да, Вадим пел что-то там, в Наземном мире. А ещё Вадим был близок Люсе, как… нет, не как Рэд. Только харм в бою близок, как Вадим! Прежде Люся все проблемы могла решить кинжалом или бегством, но сейчас убивать ей не хотелось, хотелось сделать с Вадимом что-то другое, человеческое. Что же? Люся не поняла пока…