Дина. Дар змеи - Лене Каабербол Страница 42

И я спрыгнула так, что у меня защемило в животе и засвистело в ушах. Потом он ужасно гордился мной и хвастался старшему Мельникову сыну [12]. Но тем «прыжком», что я вот-вот совершу сейчас, никто не стал бы гордиться. Уж, во всяком случае, не матушка. Она была бы вне себя, если бы узнала, куда я собралась.

Постоялый двор «Золотой Лебедь» находился на противоположном конце города, далеко от Заведения, и все же можно было не выходить за городские стены. Я постаралась приметить дорогу, когда возвращалась в Заведение вместе с матерью.

Но когда я добралась до постоялого двора, там было уже темно и все заперто, как и повсюду в городе. Солидные ворота закрывали путь на двор, а я стояла и растерянно глядела на них. Я ведь представляла себе, что Сецуан будет стоять тут в ожидании и примет меня… Но, само собой, его там не было.

Я осторожно постучала в ворота. Никакого ответа, даже когда я постучала немного громче.

— Эй! — попробовала крикнуть я. — Можно войти?

Но в ответ лишь тишина. Похоже, там, за красивыми, выкрашенными в белый цвет ставнями все спали. Я направилась вдоль стен, чтобы поглядеть, нельзя ли войти где-нибудь в другом месте.

И такое место каким-то образом нашлось. Высокий каштан рос как раз у самой стены, окружавшей фруктовый сад. И я взобралась на него не как белка или Давин, но было уж рукой подать до самой высокой большой ветки, по которой можно перебраться через стену в сад.

То было древнее дерево, все в трещинах и узлах в тех местах, где некогда были отломаны ветки. Я попросту соскользнула вниз, отделавшись небольшой царапиной и ссадиной на руке. Но все же мне удалось перекинуть ногу через ветку и двинуться вверх, так что в конце концов я заглянула по другую сторону стены.

Там была теплица, где мы обедали. Теперь там было темно и тихо, но стол все еще стоял, и я могла различить белую скатерть посреди этого мрака. Казалось, я вновь слышу гневное обвинение, брошенное Сецуану Пробуждающей Совесть: «Твоя мать отослала тебя ко мне, как отсылают жеребца к кобыле, потому что ей пришло в голову обзавестись замечательным потомством». Потомство — это я. Может, и Сецуан думал так обо мне?

Ветка задрожала подо мной. Сначала я лишь уцепилась за нее покрепче, решив, что это порыв ветра. Но ветка задрожала вновь, и тут я поняла, что это не ветер.

Кто-то лез на дерево.

Я обернулась, чтобы посмотреть. Но даже если я почувствовала, что ветка, словно живое существо, дрожит подо мной, я не могла отчетливо различить чей-либо облик там, за моей спиной в кроне каштана. Одни лишь листья да темные и… Не мелькнуло ли там все же нечто блестящее: глаза, зубы или, быть может… быть может, клинок? Да, там кто-то был.

Я сидела тихо, как мышка. Хотя было бы лучше убраться отсюда, слезть на стену, а оттуда вниз, на землю. Но казалось, что руки и ноги мои замерзли, превратились в лед. Быть может, он меня не видел. Быть может, ему захотелось просто вскарабкаться на это дерево…

Бах! Что-то сильно ударило меня меж лопаток, и я чуть не выпустила из рук ветку. Я в ужасе оглянулась. Откуда этот удар?

Бах!

Снова удар! Еще один, прямо в предплечье, да так, что рука отнялась… Я утратила равновесие, метнулась и лихорадочно ухватилась руками и ногами за ветку так, что в конце концов повисла под ней.

И тут я увидала его… Надо мной, на ветке чуть повыше. То был лишь краткий миг, чтобы мельком увидеть: черные волосы, белое лицо, красная рубашка… Но вот он снова взмахнул своей грозной палицей, и снова досталось моим рукам. Жгучая боль… Пальцы скользнули, и я не в силах была удержать ветку. На миг я повисла, болтаясь головой вниз, словно летучая мышь, но потом даже ноги мои не могли удержаться, и я, точно камень, упала сквозь стеклянную крышу на стол, который треснул подо мною. Вокруг меня, дребезжа, полетели на пол осколки стекла, издавая какой-то диковинный тонкий звук, словно ледяные сосульки ударяются о брусчатку. Я лежала совсем тихо, не в силах видеть, не в силах шевельнуться, не в силах перевести дух. В первые минуты у меня даже ничего не болело.

Осколки стекла звенели и хрустели. А он направлялся ко мне… Я заметила это, хотя очень многое другое не замечала вовсе. Что-то коснулось моей лодыжки, думается — носок сапога. И тут вдруг вступила боль, не прямо в ногу или в какое-то другое место, а просто повсюду. Я заскулила!

— Мои сны, — прошептал чей-то голос. — Мои! Ты не смеешь отнимать их.

Я не понимала, что он имел в виду, но в голосе его слышалось столько ненависти и безумного гнева, что меня охватила паника. В висках застучало. Прочь отсюда! Я должна убраться прочь. Он желает мне зла, я это слышала. Я попыталась приподняться и сесть, но руки не слушались меня, от них не было толку.

Холодные костлявые пальцы коснулись моей шеи.

Но тут внезапно раздался совсем другой шум, послышались голоса, шаги. Я увидела свет, какой-то полыхающий свет под яблонями.

— Кто там? — воскликнул властный голос.

Сдавивший мне горло зашипел, будто кот, у которого отнимают мышь. Его пальцы на миг впились мне в шею. Но потом он разжал их, и какое-то время я слышала звенящие звуки его шагов, прежде чем он исчез во мраке. «Мне тоже следовало бы исчезнуть, — подумала я. — Они не очень-то обрадуются, когда увидят, что случилось с их теплицей».

Мне удалось приподняться и сесть, а затем встать на колени. Однако же дальше я не продвинулась, потому что внезапно в дверях оранжереи возник огромный толстый седобородый человек в ночной рубашке и с голыми ногами. Он держал в одной руке сковородку, а в другой — подсвечник.

Он стоял, разинув рот, и глядел на весь этот разор.

— Святая Магда! — воскликнул он.

Другой человек, стройнее и моложе, вынырнул из-за его спины.

— Что случилось?

— Эта чертовка расколотила теплицу вдребезги, — ответил толстяк, переступая через осколки.

Отшвырнув сковородку, он схватил меня за руку и поставил на ноги.

— Иди сюда, разбойница ты эдакая!.. Получишь так, что мало не покажется!

— Я не виновата!.. — попыталась сказать я, но он не слушал. Он отвесил мне такую пощечину, что моя и без того сбитая с толку голова закружилась еще сильнее.

— Она истекает кровью, — сказал молодой. — Должно быть, порезалась!

— Так ей и надо! Мало ей, воровке.

По правде говоря, только тут я обнаружила, что кровь стекала мне на руку. Где же рана? Где-то сзади, около плеча.

— Я не воровка… — пробормотала я.

— Разве? — спросил толстяк. — Тогда мы очень извиняемся, мадмуазель. У вас, несомненно, были свои причины перелезать через чужие стены посреди ночи и разбивать стекла в их теплицах!

— Да, но я…

— А свои извинения, девчонка, припрячь для Местера Судьи! Адриан, запри ее в погребе с припасами. Завтра ранним утром ею займется городская караульная служба!