Дина. Дар змеи - Лене Каабербол Страница 31

— Не потеряй серп! — предупредил я Нико. — Думаю, они здорово разозлятся, если он пропадет.

Нико вздохнул.

— Вообще-то, иногда я пользовался кое-каким инструментом и не всегда терял его, — сказал он.

«Хоть не очень часто теряй!» — подумал я, но не стал говорить это вслух. Причины ссориться не было.

Я засучил штаны и снял сапоги. Для работы имелся плоскодонный паром, но он предназначался не для нас, а для тростника, который мы рубили. Что до работников, то им ничего не оставалось, кроме как прыгать в воду и работать по пояс в воде. Мог бы и не закатывать штаны, они все равно промокли насквозь. А озерное дно было таким скользким, что чудилось, будто оно живое, и недаром — там обитало множество червяков и пиявок. Черный ил сочился у меня меж пальцев ног, и я пытался заставить себя не думать о пиявках, камышовых клопах и о других кровососах.

То была адова работа. Болела спина, а при малейшем прикосновении — руки и ноги. Вода поначалу казалась довольно теплой, но постепенно ноги все равно замерзали и немели. А еще вся эта кусачая мелочь, что жужжала, роилась и не давала покоя.

Но Нико приходилось еще тяжелее, чем мне. Я все же частенько косил сено дома, рядом с Березками, и, несмотря на то что теперь мы бродили по колено в воде, здесь было почти то же самое. Нико же пришлось сперва учиться держать серп в руках. Само собой, он был медлительнее остальных, и прошло совсем немного времени, как один из надзирателей в мундире разозлился на него.

— Не жалей ногтей, лентяй! Быстрее! — крикнул он с берега. — Какой у тебя номер, серый? Да, у тебя! Какой у тебя номер?

Нико пришлось вспоминать:

— Восемь — Е — одиннадцать.

— Я уже записал тебя! — воскликнул надзиратель и помахал доской. — Не надейся, что тебе удастся выйти сухим из воды. Тот, кто не отрабатывает дневной урок, вообще не получает дневную долю хлеба!

— Что он имеет в виду? — спросил я у одного из обитателей Благотворительного Приюта.

— Когда тобой недовольны, получаешь лишь половину ужина. — Он говорил сквозь зубы. — От такого ни жить, ни помереть нельзя.

Это было совсем некстати. Мы хотели набраться сил и совсем не собирались лечиться голоданием.

— Ты не можешь работать чуть быстрее? — прошептал я Нико.

— Я пытаюсь, — пробормотал он. — Пытаюсь!

И он старался. Он надрывался изо всех сил, нисколько не жалуясь. Но толку от этого было мало.

В конце концов надзирателя так разозлила медлительность Нико, что он въехал на своем коне в воду и прижал его прямо к спине Нико, так что тот с трудом мог выпрямиться, уклоняясь от морды коня, с которой вода капала на его затылок.

Брань обрушилась на Нико. Похоже, надзирателю хотелось, чтобы Нико не сдержался и ответил ему тем же. Но тот молчал. Стиснув зубы, он работал, он наклонялся и резал тростник, не произнося ни слова.

«А если Нико держит язык за зубами, то я, верно, тоже смогу», — подумал я. Но это далось нелегко. И покуда я слушал, как этот поганец распинался перед всеми о никчемности Нико, о его лени и неуклюжести, я вспоминал о том, как сам не раз рычал на него. По правде говоря, я не был так груб. Зато Нико было втрое больнее, ведь бранил его я.

Нам не разрешали остановиться, покуда солнце — огромное и оранжевое — не повисло совсем низко над городскими крышами. С одной стороны, справедливо, что мы трудились за ту еду и ту постель, что давал нам Сагислок, но их справедливость была жестокой. И когда мы возвращали надзирателю наши серпы, я увидел, что ладонь Нико красно-бурого цвета!

— Дай-ка поглядеть на твои руки!

Он покачал головой:

— Незачем!

— Нико!

— Что ты с ними сделаешь? Вымоешь в розовой воде и обернешь в шелк? Раньше или позже, кожа моя затвердеет. Это получится само собой.

К ужину восемь — Е — одиннадцать досталась лишь половина порции. Я тайком переложил пару пригоршней своей чечевицы на тарелку Нико.

— Я не желаю никаких подарков!

Он попытался отдать мне чечевицу.

— Нико, тише! Молчи и ешь!

Наша горница была битком набита людьми. Только две постели оставались свободны. Десять человек в такой тесноте! Скоро воздух стал вовсе спертым. Я распахнул ставни в надежде глотнуть время от времени свежего воздуха.

— Тогда с озера налетят комары! — сказал восемь — Е — пять.

— Закрыть?

— Нет, — ответил он. — Ведь тогда здесь вообще нельзя оставаться!

Я снял рубашку и влез на свои нары. Там было слишком тесно, чтобы сидеть выпрямившись. На своей полке можно было только лежать…

После ужина мне удалось перекинуться лишь несколькими словами с матушкой. Ей всемилостивейше позволили оставаться при Мелли, так как сестренка хворала, но Роза и Дина все время после полудня трепали лен и были так же измождены, как Нико и я.

Я закрыл глаза и поклялся самому себе, что мы не останемся здесь ни на один день дольше необходимого. Как только Мелли станет лучше, пусть Благотворительный Приют управляется без нас.