Давно закончилась осада... - Владислав Крапивин Страница 14

В девять лет определила она мальчика в четырехклассную прогимназию господина Юнга. Заведение было так себе, маленькое, для детей небогатых чиновников и торговцев средней руки. Даже обязательной формы здесь не требовалось. Но все же прогимназия давала право поступить без экзаменов в пятый класс настоящей гимназии. К тому же плата здесь была невысока и (что не маловажно) располагалась школа г-на Юнга совсем недалеко от их квартиры.

Учился Коля без труда. С мальчишками сильно не дружил, но и ссорился нечасто. В первом классе пришлась пару раз подраться, когда приставали (и даже поплакал разок), но в общем-то жизнь текла без больших огорчений. Наверно, потому, что в прогимназии не оказалось завзятых драчунов и задир-второгодников.

Летом иногда ездили в Петергоф или в Царское Село, где жила тетина подруга Наталья Сергеевна Рикорд. У Натальи Сергеевны был муж, профессор математики, и двое детей — Миша и Оля, примерно Колиных лет.

Но чаще Коля играл с мальчиками на пустырях за усадьбою Касьянова. Среди них был самый близкий приятель, Юра Кавалеров, сын учителя истории все из той же прогимназии Юнга. Толстоватый и безобидный озорник и выдумщик…

Но больше всяких игр Коле нравились вечера у круглого стола, под большой висячей лампой с граненым стеклом. Здесь, вставши коленями на стул и упершись локтями в край столешницы, можно было часами читать о приключениях капитана Головнина в японском плену или сотый раз листать атлас, прилагаемый к старинной книге Глотова «Изъясненiе принадлежностей къ вооруженiю корабля».

Видя такой интерес мальчика к флотским делам, Татьяна Фаддеевна вполне логично пришла к мыслям о морском корпусе. Втайне от Коли (чтобы заранее не обнадеживать ребенка — вдруг не получится!) предприняла она немалые усилия — сама и с помощью друзей Федора Карловича, — чтобы исхлопотать возможность поступления. И удалось! Причем, с зачислением на казенный кошт! Поскольку сирота, сын заслуженного морского врача да к тому же дальний родственник знаменитого адмирала, который в прежние годы сам немало руководил корпусом.

Разумеется, Коля возликовал. Правда, под сердцем ёкнуло, однако дальние морские горизонты засинели так заманчиво, что страх спрятался на самом донышке души.

И сперва действительно похоже было на праздник. Свет высоких окон, за которыми Нева и рангоут учебного корабля у гранитного причала. Паркетная роза ветров в широком вестибюле. Громадный, почти настоящий фрегат в просторнейшем зале (про зал этот сразу пошел среди новичков слух, что он подвешен внутри здания на цепях и можно при случае ощутить качку; Коля, кажется, и вправду ощутил). А еще — черный со сверкающими пуговицами и белыми погонами мундирчик, выданный в кастелянской красноносым, с седыми бакенбардами унтером — старым и добродушно ворчащим. Мундирчик этот (по правде говоря, слегка потертый) наделся на Колю очень ладно, будто сшитый по заказу. Не то что у некоторых других новичков…

Затем построение, блестящие трубы оркестра, строгие, но с благожелательными нотками в голосе офицеры (один даже сказал не «господа кадеты», а «голубчики»). И радостное желание повиноваться во всём этим просоленным морскими ветрами капитанам всех рангов. Ибо каждая их команда, конечно же, приближает неопытного мальчика к овладению флотскими премудростями и гордому званию моряка…

А потом пришел вечер, пришло то самое, чего он боялся и ждал заранее.

В гулком обширнейшем дортуаре, где в несколько рядов стояли четыре десятка плоских железных кроватей, стали готовиться ко сну. Был веселый шум, баловство, маханье подушками, езда друг на друге, споры, где чье место. А за всем этим — вот она, тоска! Память о родном доме, о Тё-Тане, о граненом стекле доброй старой лампы…

Ну что же, Коля знал, что так будет. И Тё-Таня честно предупредила про такое. Это придется преодолеть. По-мужски. Ну… может быть, случится даже поплакать в подушку, никуда не денешься… Лишь бы дотерпеть, когда все лягут, чтобы с головой под одеяло! А то комок в горле растет и твердеет…

Явился командир младшей роты капитан-лейтенант Безбородько, несердито цыкнул: «Ну-ка все в постель, а то…» Вахтенный унтер дядька Филимон спустил длинным шестом и погасил все три лампы. Осталась лишь лампада у большого образа Николая Чудотворца. И тогда, укрывшись с головой, Коля дал волю слезам. Пожалуй, больше, чем следует будущему кругосветному мореплавателю. Ну да ничего. От других кроватей тоже слышались тихие всхлипы.

В этих слезах была даже капелька сладости. Утешение. Ведь дом-то — он не так уж и далеко, всего в нескольких кварталах. И Тё-Таня там, конечно, сейчас думает о нем, о Коленьке. И, наверно, молится, чтобы Господь уменьшил его ночную печаль… А завтра все будет хорошо. А еще через три дня, в субботу вечером, он пойдет домой, в свой первый кадетский отпуск, в новенькой морской фуражке и парадном мундире с сияющими позументами. Вот уж Юрочка Кавалеров отвесит губу!..

Назавтра все было не так, как мечталось.

Ну, подъем под сигнал сиплого рожка, торопливое ополаскивание лица в тесной умывалке, построение и короткая молитва, чай с суховатой булкой, первый урок, на коем грузный и бородатый капитан первого ранга с неразборчивой фамилией говорил о славном прошлом корпуса и не менее славных правилах морской дисциплины — все это было ничуть не огорчительно и даже любопытно (хотя в горле все еще сидели колючие льдинки — остатки вчерашнего большого комка).

Затем, после удара корабельного колокола, наступила долгая перемена.

Все шумно выкатились в коридор и здесь, в бесконечно длинном пространстве новички смешались с более старшими кадетами. Коля не успел оглянуться, как его оттеснили к стене трое мальчиков лет тринадцати. Самый высокий, с зализанной на пробор белобрысой прической, проговорил с этакой гвардейской небрежностью:

— Тэк-с, молодой человек. Судя по всему, вы новичок?

— Да…

— Следует говорить: «Да, господин кадет второго класса». И почему вы не становитесь во фрунт, когда с вами говорит старший? Ну-с?

Коля на всякий случай стал прямо. И мигал.

— Извольте же отвечать! — тонко возвысил голос белобрысый.

— Что… отвечать?

— Следует говорить: «Что отвечать, господин кадет второго класса?».

Коля придавил в себе колючки самолюбия:

— Но я не знаю, о чем вы… господин кадет второго класса? — Может быть, здесь в самом деле так полагается?

— Я вот об этом! Почему у вас пуговицы разные? — Второклассник вытянул палец к Колиной груди. Тому бы сообразить: шуточка-то известная! Но он растерянно сказал «где» и нагнул голову. Твердые костяшки пальцев с ужаснейшей болью защемили его нос!

— Вот где! Ты гляди, гляди, гляди — позади и впереди!

— А-а-а! Пусти, дурак! — Получилось «дуг’ак».

— Кто «дуг’ак»? Я «дуг’ак»? Это немыслимое нарушение суб-бор-ди-нации! Рахтанов, сколько сверлилок положено за такое дело?

— Полагаю, полдюжины, — лениво отозвался чернявый кадет с длинным скучным лицом. — На первый раз…