Паутина Старого Города - Алека Вольских Страница 10

— Кто такой Руи?

Голос раздался прямо над ней, совсем близко. Слова будто выдохнули ей в лицо, и Динка, едва раскрыв глаза, с перепугу подскочила. Она успела заметить темную тень, заслоняющую ей холодный свет люминесцентных ламп на потолке, а потом стукнулась об этот заслон лбом. Тотчас рядом кто–то вскрикнул, и девочка повернула голову.

Палата. Койки, укрытые белыми простынями. Больница? Нет, не больница, ведь Динку должны были привезти в «Сотер». Глянула на себя — одета в голубую больничную пижаму.

Возле ее койки, на полу, сидя на корточках, крючился мальчик. Он стонал и закрывал ладонями лицо. Динка потерла лоб — больно, конечно, но не смертельно. А вот мальчишка, кажется, здорово ушибся. Так ему и надо, злорадно подумала Динка, нисколько ему не сочувствуя, — нечего над людьми нависать.

Мальчик повернулся. Темные глаза, в которых стояли слезы, глянули на нее с обидой. Держался он за подбородок обеими руками и от этого выглядел уморительно. Динка фыркнула от смеха.

— Чиво хихикаеф? — осуждающим взглядом ответил он; прижатые ко рту руки мешали говорить внятно, слова коверкал. — Ы мне чеюсть свамава. Умаеф, смифно? Чевавека тавмивава. Ы теерь ожна буиф сю жизнь чиживо ваботать, фтобы апфатить не пеефадку чеюсти. Оняла?

У Динки глаза на лоб полезли.

— Ну и фантазии у тебя! — искренне восхитилась она.

Спрыгнула с койки и опустилась на колени перед мальчишкой. Насильно убрала его руки вниз, сама ухватилась за его нижнюю челюсть и деловито, как медик, подвигала ею из стороны в сторону.

— О, видишь! — заявила. — Нормально двигается! Челюсть не сломана. Не буду я тебе на новую всю жизнь зарабатывать. С этой походишь.

Мальчишка секунд пять хлопал глазами, потом заулыбался.

— А ты ничего, я думал, кричать начнешь, что я сам виноват. А то бывает… люди без чувства юмора.

Динка села на пол, устроившись поудобнее.

— А ты кто? — спросила.

Он пожал плечами.

— Улик. А ты?

— Динка.

Несколько секунд они смотрели друг на друга молча.

— Ну? Так кто такой Руи? — спросил Улик.

Девочка озадаченно нахмурилась.

— Постой–ка… Ты откуда знаешь о Руи, а?

Брови Улика приподнялись, он воровато повел глазами сначала влево, потом вправо.

— Ну как… Ты же все время о нем думаешь.

Динка в первый момент не поняла, но через пару мгновений ее озарило.

— Ты телепат!

— Ну, — кивнул он, — и я об этом. Так что там — насчет Руи?

Поразмыслив, Динка подозрительно сощурила глаза.

— Врешь ты все, — сказала. — Я о нем не думала с тех пор, как за мной сотерские приехали.

Улик закивал, как болванчик.

— Думала–думала! Он у тебя в голове сидит все время — как заноза в пальце.

— Ты сочиняй, но не увлекайся, — угрожающим тоном посоветовала мальчишке Динка. — Ты что, хочешь сказать, я о нем думаю и сама этого не знаю, что ли?

— Угу, — живо подтвердил Улик. — Так и есть.

— Докажи, что взаправду телепат, а не сочиняешь, — с вызовом вздернула подбородок Динка. — О чем я думаю прямо сейчас, ну?

Девочка сосредоточилась и принялась повторять про себя слова песни «Stone», но на русском: «Я камень. Я падаю вниз. Я не чувствую боли. Я превращаюсь в камень прямо сейчас». В голове на миг возник образ мерзкой мачехи, которая сдала ее в «Сотер», но Динка насильно выпихнула ненавистное лицо из головы, мысленно талдыча: «Я камень, я камень, я камень…».

Улик поморгал и спросил:

— А кто эта тетка, которую ты ненавидишь?

Динка застыла, потом разозлилась:

— При чем тут она?! Я слова песни повторяла в уме! Ты их прочитал?

Улик натянул край рта.

— Какие слова? Ты думаешь, у меня твои мысли перед глазами бегущей строкой проносятся? С запятыми и двоеточиями? Или их произносит в моей голове твой голос?

Он громко фыркнул и покачал головой, мол, как можно такие глупости предполагать?

У Динки даже пятка зачесалась — так захотелось в этот момент пнуть язвительного засранца.

— Ладно, повыпендривайся пока, — милостиво разрешила она. — Я сегодня добрая.

Улик снова фыркнул и улыбнулся от уха до уха — веснушки на его щеках, растянувшись, тоже заулыбались.

— Ну ладно, если не словами и не голосом, — сказала Динка, — тогда как это происходит?

Улик, задумавшись, помычал.

— Ну… это приходит в голову как ощущение, — ответил он и добавил: — И еще как будто… чужое воспоминание.

— Хм–м–м, — отозвалась Динка. — Интересно.

— Ну вот, — продолжал Улик, — поэтому я не знаю, что ты там словами думаешь. Обычно то, что люди думают словами, не очень важно. Всякая ерунда, вроде: попросить у матери денег на тетрадь для контрольных, доесть котлеты, а то младшая сеструха их все слопает, мне не достанется, или про то, что Вовка Краепольцев дурак и не лечится… Короче, такие мысли, которые подумал и забыл. А есть другие, которые сидят в голове крепко, даже если ты прямо сейчас их не замечаешь. Они–то мне в голову и лезут. Сами. Потому что очень сильные. Это как будто… кто–то громко в дверь стучит. Ты не видишь, кто за дверью, но стук слышишь. Поэтому идешь к двери и открываешь. Вот и у меня так: чувствую в другом человеке «Тук–тук–тук!», открываю дверь, а в меня его мысли лезут. Можно не открывать, конечно, пока не надоест слушать это «Тук–тук–тук!».

— И что? По–твоему, я думаю о Руи? — спросила Динка.

Улик кивнул.

— Все время думаешь.

— Странно, — немного растерялась девочка. — Не замечала.

— Да кто он такой?! — не выдержал Улик.

Динка зыркнула на него недружелюбно.

— Самый худший человек на свете! Детей бьет! Потому что они его раздражают, понял? Насмехается. И еще он врун. Так и говорит: не надо мне верить, я нечестный.