Необычайные приключения Альфреда Кроппа. Книга 1. Меч Королей - Рик Янси

Я никогда не думал, что спасу мир… или погибну, пытаясь его спасти. Не верил в ангелов или чудеса и уж точно не воображал себя героем. Вы нипочем бы не подумали, что я могу стать героем, если бы знали меня до того, как я завладел самым мощным оружием в мире и позволил ему оказаться в руках психопата. Может быть, когда вы узнаете мою историю, вам и в голову не придет считать меня героем, ведь большинство моих геройских поступков (если хотите, так их и называйте) – результаты моих промахов. Многие люди погибли из-за меня, включая меня самого, но, кажется, я забегаю вперед, лучше расскажу все по порядку.

Началось с того, что мой дядя Фаррел захотел стать богатым. У него и в молодости не бывало много денег, а когда появился мистер Артур Майерс с уникальным предложением заработать, дяде было сорок и ему до смерти надоела бедность. К ней нельзя привыкнуть, хоть всю жизнь проживи без гроша в кармане. И когда мистер Майерс помахал перед дядиным носом наличными, дядя не стал задавать лишних вопросов. Например, легальные ли это деньги. И конечно, дядя Фаррел не мог знать, кто такой на самом деле этот мистер Артур Майерс или что его и Артуром Майерсом-то не зовут.

Но я снова забегаю вперед. Наверное, лучше начать с себя.

Я родился в Салине, штат Огайо. Единственный ребенок Аннабель Кропп. Отца никогда не видел. Он ушел еще до моего рождения.

Беременность мамы была тяжелой и очень долгой, почти десять с половиной месяцев, и доктор в конце концов решил, что пора меня выкорчевать, пока я, точно какой-нибудь инопланетный эмбрион, не разорвал мамин живот.

Я родился большим и с каждым днем увеличивался в размерах. При рождении весил свыше двенадцати фунтов, а голова была размером с дыню. Ну, может, и не с обычную дыню, но точно не меньше канталупы[1], только южноамериканской, которая будет покрупнее, чем ваши калифорнийские.

К пяти годам я весил за девяносто фунтов, а рост имел четыре фута. К десяти годам набрал двести фунтов и вырос до шести футов. Мои показатели выбивались из педиатрической диаграммы роста. Маму это очень беспокоило. Она посадила меня на специальную диету и заставила заниматься физическими упражнениями.

Из-за того, что у меня была такая крупная голова, большие руки и ноги, а еще из-за моей стеснительности, многие считали меня умственно отсталым. Маму, видно, это тоже беспокоило – она решила проверить мой ай-кью. О результатах мне не рассказала. Когда я спросил, она ответила, что у меня точно все в порядке с мозгами.

– Просто ты большой мальчик, рожденный для великих дел, – сказала мама.

Я поверил. Не в великие дела, а в то, что я не тормоз. Я все равно не видел своих результатов, и это как раз тот случай, когда приходится верить родителям.

Мы жили в маленькой квартирке неподалеку от супермаркета, в котором мама работала помощником менеджера. Мама так и не вышла замуж, хотя ухажеры иногда появлялись. Она устроилась на вторую работу – вела бухгалтерский учет в двух семейных магазинчиках. Помню, обычно по вечерам я засыпал под щелчки калькулятора в кухне.

А потом, когда мне было двенадцать, мама умерла от рака.

Однажды утром она обнаружила у себя на левом виске болезненную точку, а спустя четыре месяца умерла, и я остался один.

Два года я жил то в одной приемной семье, то в другой, пока мамин брат, дядя Фаррел, не взял меня к себе в Ноксвилл, штат Теннесси. Мне тогда только-только исполнилось пятнадцать.

Дядю я видел редко: он работал ночным сторожем в офисном здании в центре города и спал большую часть дня. Он носил черную форму с золотым щитом на рукаве. Пистолета у дяди не было, но он ходил с полицейской дубинкой и считал, что выполняет очень важную работу.

Почти все время я проводил в своей комнате – слушал музыку или читал. Это беспокоило дядю Фаррела. Он каждую ночь по восемь часов сидел сиднем перед мониторами наблюдения и ничего не делал, но при этом считал себя человеком действия. В итоге он спросил, не хочу ли я поговорить о смерти мамы. Я ответил: нет. Я просто хотел, чтобы меня оставили в покое.

– Альфред, – сказал дядя, – оглядись вокруг. Посмотри на сильных мира сего. Ты думаешь, они смогли бы добиться своего положения, если бы целыми днями валялись, читали книжки и слушали рэп?

– Я не знаю, как они добились своего положения, – ответил я. – Так что думаю, смогли бы.

Дяде мой ответ не понравился, и он послал меня к школьному психологу, доктору Франсин Педдикот. Она была очень старая, и у нее был очень длинный и острый нос, а в кабинете у нее пахло ванилью. Доктору Педдикот нравилось задавать вопросы. Вообще-то, насколько я помню, если не считать «здравствуй, Альфред» и «до свидания, Альфред», она только и делала, что задавала вопросы.

– Скучаешь по маме? – спросила доктор Педдикот в нашу первую встречу, предварительно выяснив, как мне будет удобнее – сидеть или лежать на диване.

Я выбрал – сидеть.

– Конечно скучаю. Она же была моей мамой.

– О чем ты чаще всего думаешь, когда вспоминаешь маму?

– Она хорошо готовила.

– Правда? Ты больше всего скучаешь по приготовленным ею блюдам?

– Ну, не знаю. Вы спросили, а это первое, что мне пришло в голову. Может, дело в том, что сейчас обеденное время. И дядя Фаррел не умеет готовить. То есть готовить-то он готовит, но я бы и голодную собаку не стал кормить его стряпней. Мы в основном едим заморозку и консервы.

Доктор с минуту что-то писала в блокнотике.

– А твоя мама… готовила хорошо?

– Мама отлично готовила.

Доктор тяжело вздохнула. Наверное, ожидала, что я буду отвечать как-то по-другому.

– Бывает так, что ты ее ненавидишь?

– Ненавижу маму? За что?

– Ты ненавидишь ее за то, что она умерла?

– О господи! Она же в этом не виновата.

– Но ты злишься на нее иногда? За то, что оставила тебя?

– Я злюсь на рак за то, что убил ее. Злюсь на врачей и… Ну, понимаете, он веками убивает людей, а мы все никак не можем его победить. Это я про рак. Вот я и думаю: что, если бы деньжищи, которые мы тратим на разные правительственные проекты, направить на борьбу с раком? На всякие там исследования, понимаете?