В чём секрет, Чарли? - Кристофер Эдж

Джонни Бейнс говорит, что тут живёт чудовище. Диззи считает, что это шпион. Но пока я лезу по поросшему незабудками холму на опушке леса, мне с трудом верится, что здесь может быть что-то плохое.

Меж деревьев льётся солнечный свет, и на заросшую травой тропинку ложатся зыбкие пятна. Слабый ветерок шевелит листья и заставляет их тени колебаться. Это словно рябь на воображаемой реке, текущей через лес.

Диззи уже шагает своей дёрганой походкой по тропе – такое ощущение, что он вот-вот с неё сойдёт.

– Сюда, Чарли, – говорит он, оглянувшись и взмахнув рукой. – Здесь я видел первый знак.

Я киваю, но догонять Диззи не тороплюсь. Я впервые в лесу – и несколько секунд стою неподвижно, впитывая это место всеми органами чувств.

Если смотреть со школьного двора, кажется, что до леса – сплошной зелёной стены, заслоняющей полгоризонта, – рукой подать. Когда мы отправились в путь, я думал, что мы доберёмся до цели за десять минут, но Диззи повёл меня по странной петляющей тропке вдоль полей, которые лежат между деревней и лесом.

Большую часть времени мы как будто вообще шли не в ту сторону – сначала повернули направо, потом налево, потом снова направо, потом сделали крюк, огибая ферму, которая находится на полпути между деревней и лесом. В ответ на мой вопрос, почему не пойти напрямик, по просёлку, ведущему к опушке, Диззи с тревогой взглянул на меня:

– Ты не слышала о мистере Джукса, хозяине фермы, да?

– Нет, не слышала.

Мы переехали сюда из Лондона всего два месяца назад. Всё произошло так быстро. Папа потерял работу, потом умер дедушка Нун и завещал нам свой дом. И тогда родители решили перебраться в эту крошечную деревушку, где папа вырос. Моего мнения не спрашивали. Пришлось делать что сказали. В Лондоне у меня были друзья, а здесь – только Диззи.

– Джукс вызовет полицию, если ты ступишь на его поле, – предупредил Диззи и бросил нервный взгляд в сторону фермы. – Или спустит на нас собаку.

Из-за длинного сарая послышался сердитый лай, и мне этого хватило, чтобы прибавить ходу. Я вовсе не хочу, чтобы меня покусала какая-то паршивая дворняга. Не хватает только умереть от бешенства. Я твёрдо знаю одно: в деревне полно микробов.

Поэтому когда мы наконец поднимаемся на холм и нас уже не видно с фермы, я облегчённо вздыхаю. А точнее – судорожно хватаю воздух ртом, потому что дышать совершенно нечем. Жара стояла всю неделю, но сегодня она особенно невыносима. Сейчас середина мая, и в новостях сказали, что если и лето будет таким же, оно побьёт все рекорды.

Больше всего мне хочется остановиться и отдышаться, но Диззи упрямо шагает вперёд.

– Пошли, – зовёт он.

Кстати, Диззи – это не настоящее имя. На самом деле моего друга зовут Дилан, но все называют его Диззи, даже наша учительница мисс Джеймс. Она говорит, это потому, что у него ветер в голове ^[1]. Сидя в классе, он вечно смотрит в окно на пролетающих мимо птиц.

Но прямо сейчас Диззи внимательно смотрит под ноги, уходя своей подпрыгивающей походкой всё дальше в чащу. Не желая отставать, я бегом нагоняю его.

– А что конкретно мы ищем? – спрашиваю я.

– Знак, – отвечает Диззи, на мгновение оторвав взгляд от тропы. – Вроде того, что я видел. Я же говорил.

Каждый день после уроков Диззи ходит в лес. Он говорит, что у него есть тайное место, где он сидит и рисует птиц. В Лондоне не было никаких птиц, кроме голубей в парке. Папа называл их летающими крысами. Но у Диззи все учебники изрисованы птицами – просто в небывалом, на мой взгляд, количестве. Дятлы, пеночки, овсянки, певчие дрозды. Диззи показывает их мне, когда они пролетают над школьной площадкой, где мы сидим.

Именно там мы сидели сегодня, когда он рассказал, что нашёл в лесу. Остальные ребята играли в лапту, и меня поставили на дальнюю линию, но мне стало скучно, потому что никто не выбивал мяч в мою сторону. Поэтому мы с Диззи сидели и разговаривали.

Диззи освобождён от занятий спортом. В раннем детстве он перенёс полиомиелит, и у него одна нога короче другой. Мисс Джеймс разрешает ему просто сидеть и смотреть, как мы играем, но в основном на уроках физкультуры Диззи рисует птиц. Именно этим он и занимался, когда мне надоело стоять и ждать мяч.

– Что ты рисуешь?

– Не шуми, – говорит Диззи и указывает карандашом на забор в дальнем конце поля.

Я поворачиваюсь и вижу, что на верхней перекладине забора сидит пухлая коричнево-красная птичка.

– Что это?

– Тихо, – повторяет Диззи и хмурится, поднося карандаш к листу. – Это соловей.

Я молча наблюдаю, как он рисует. Под его карандашом на тетрадном листе оживает птичка. Тонкий изгиб клюва, чёрная бусинка глаза, похожие на чешуйки перья на сложенных крыльях. Диззи словно видит очертания соловья на бумаге и просто обводит этот незримый контур.

А потом соловей запел.

Он широко раскрывает клюв, и из него вырывается поток свиста и трелей. Я в изумлении смотрю на птицу. Соловей издаёт следующую череду нот, ещё быстрее первой. Текучая мелодия достигает крещендо, и он замолкает и наклоняет головку то вправо, то влево, словно ожидая отклика. Но единственный звук – это шуршание карандаша.