Иакова Я возлюбил - Кэтрин Патерсон

Летом 1941 года, каждое утро по будним дням мы с Кристофером Пернеллом садились в мой ялик и отправлялись на ловлю. И я, и Крик были в этом деле мастера и всегда привозили домой немножко денег и очень много крабов. Крик был на год старше меня, он ни за что не рыбачил бы с девчонкой, но папа у него умер, и никто не взял бы его на настоящую лодку. Кроме того, взрослел он медленно, был жирный, подслеповатый, и мальчики с ним не водились.

А вот мы с ним подходили друг другу. Я в тринадцать лет порядочно вымахала, раздалась в плечах и вечно мечтала о красивых, романтичных происшествиях. Четырнадцатилетний Крик, толстый очкарик, чувствами не интересовался.

— Крик, — говорила я, глядя на алую зарю над заливом, — хорошо бы в день моей свадьбы было такое небо.

— А кто на тебе женится? — спрашивал он, не от вредности, из любопытства.

— Я его еще не встретила.

— Ну и не встретишь. Остров-то маленький.

— Я отсюда уеду.

— У мистера Райса девушка в Балтиморе.

Я вздыхала. Половина девиц и девочек была влюблена в одного из наших учителей. Только он был худо-бедно свободен. Однако не скрывал, что сердце его отдано балтиморской красотке.

— Как ты думаешь, — спрашивала я, двигая ялик багром и переносясь от своей свадьбы к свадьбе мистера Райса, — как ты думаешь, ее родители против?

— А им какое дело?

Крик заметил что-то вроде морской черепахи и сосредоточенно смотрел на торчащую из воды голову.

Я переместила багор на правый борт. За такую черепаху можно получить немало. Она разгадала наш маневр и юркнула в морскую траву на илистом дне, но Крик забросил сеть, вытащил ее и водворил в ведро, сопя от радости. Тут нам светило не меньше пятидесяти центов, в десять раз больше краба без панциря.

— Может быть, она больна загадочной болезнью и не хочет быть ему обузой.

— Кто?

— Набрученная мистера Райса.

Слово это я взяла из книг, хотя и немного перепутала. В местный лексикон оно не входило.

— Кто-кто?

— Невеста, вот кто!

— А откуда ты знаешь, что она больна?

— Оттуда. Их браку что-то препятствует.

Крик повернулся было ко мне, чтоб взглянуть получше, но в ялике не повертишься, так что он не стал рисковать ни временем, ни жизнью и, оставив меня с моей дурью, перенес внимание на морскую траву. Команда мы были хорошая. Я водила ялик багром быстро и спокойно, а он, при своей близорукости, подмечал в иле и траве даже кончик клешни. Редко пропускал он добычу, и знал, что я не качну и не дерну в ответственный момент. Конечно, потому он со мной и связался, а я с ним связалась еще и потому, что работали мы автоматически, и я могла в то же самое время витать в облаках. То, что Крика не трогает эта часть моей натуры, значения не имело. У него больше не было друзей, и он не мог рассказать обо мне что-нибудь смешное и стыдное. Сам он вообще не смеялся.

Я считала, что этот недостаток надо исправить, и рассказывала ему анекдоты.

— Знаешь, почему у дикторов тоненькие ручки?

— Не-а.

— Чтобы они были похожи на антенны.

— Э?

— Ты что, не понял? Антенны. Такие тоненькие. А у этих — руки, — я отложила багор и помахала правой рукой. — Как ниточки.

— Да где ты их видела?

— Кого?

— Дикторов.

— Ну, не видела.

— А откуда ты знаешь, какие у них руки?

— Не знаю. Это такая шутка.